"Аркадий Драгомощенко. Фосфор" - читать интересную книгу автора

Он мог сказать тогда, что любит траву, пробивающуюся сквозь асфальт, что
хрустящие страницы сгорающих у керосиновой лампы журналов с изображениями
нескончаемого разрушения (в голову приходит сравнение с вышедшей из-под контроля
химической реакцией), пива, шелковых женских ног, тысячекратно увеличенных
вирусов, напоминающих работы Филонова, автомобилей, голых тел в различных
проекциях и связях, - и наскальная живопись, гниющий Ленинград, соринка,
проплывающая с легкой слезливой резью по глазу - суть одно и то же. Его
очаровывают почти неуследимые изменения цвета на стенах, и трудно оторвать глаза
от коричневозеленоватой прохлады просторных и гулких объемов между домами,
прозрачных, словно звук, рожденный слухом. Dear Nick, do you remember that sunny
emptiness in Drezden? What had happened with us there? just only becouse of our
fathers where colonels? O fascinating speed of an immobility.
Он мог бы сказать, что к его щеке прикасается нежность всегда отсутствующего
мира, об отсутствии которого ему больше всего хотелось бы сказать, поскольку
таинственное не-отражение порой не может оборвать даже пробуждение, не
переходящее в бодрствование. Что же касается предварительного ознакомления с
историческим материалом, то град, выпавший 2 мая 58 года и побивший цветущие
яблони, кажется ему достаточно веским фактом последующего возвращения к теме
(тени) Джезуальдо. Вышесказанное взято в качестве примера бесспорно
романтического понимания речи. Однако не составляет труда превратить его в иную
иллюстрацию иного положения, допустим, о поэзии как о неотъемлемой части
идеологического процесса - идеи самоубийства, но, если Власть стремится... стать
недрами вещей... Прекращение понимания.
Воображение - это постоянное возвращение "за".
Но бывалo, что в такие, именно такие мгновения, вещи и события
необыкновенным образом, не имевшие прежде ровно никакого значения и
существовавшие в памяти как бы сами по себе, на ее периферии, перфорацией на ее
полях, в виде безвидных пятен (не препятствующих, впрочем, и - что иной раз
мнится преисполненным определенной важности, - постоянно изменять себя, блуждая
наподобие архипелагов), возникали в совсем иных отношениях с окружающими их
обстоятельствами, вступали в абсолютно неожиданные связи, обретая, казалось бы,
невероятные причины, меняя очевидно многое в том, что уже, казалось, навсегда
останется неизменным. Втайне или война.
Запорожская Сечь. Ртутный шар, пульсировавший, рассыпавшийся по степи
мгновенными завихрениями времени. Впитывая противостояние. Была уничтожена
государством как птичья стая, слоящая небо тысячами пернатых челноков. Без
нитей. Наблюдение составляет истинное удовольствие. Бесспорно, нечто подобное
случалось и раньше, однако довольно редко повторяло себя - я имею в виду
возвращение к одному и тому же... повторений, как известно, нет.
Поэзия или состояние языка, доведенного до такой скорости перемещения
значений, что возможность их появлений в любой точке так же вероятно, как
невозможность такового. Еще: вследствие этого, не может рассматриваться как
выявление тех или иных смыслов (не говоря уже о всяческих "выражениях
внутреннего мира" или "верной передачи действительности", etc), но как
раздражение всех - существующих и не бывших: раздражение и удержание возможности
такового пространства, противоречащего логике разделения, последовательного
накопления и времени. Еще: поэзия - насилие, сечь за порогом, превращение любого
элемента в пустошь, в зияние императива намерения: пусть; опустошение слова
словом, желания желанием: в ожидание. Все, что остается на странице, подлежит
уничтожению в последующем переписывании/надписывании или чтении. Читаем ли мы