"Сергей Довлатов. Собрание сочинений в 4 томах. Том 4" - читать интересную книгу автора

такая же история. Мой лучший роман "Вернись, сперматозоид!" подвергся
нападкам цензуры. Его отказались приобрести две школьные библиотеки в
Коннектикуте и на Аляске. Предлагаю создать международную ассоциацию жертв
цензуры!..

- Не вернется, - шепнул сидящий позади меня Гурфинкель.
- Кто?
- Сперматозоид, - ответил Гурфинкель, - Я бы не вернулся. Ни при каких
обстоятельствах.

Доклад литературоведа Эрдмана назывался "Завтрашняя свобода". Речь шла
о так называемой внутренней свободе, которая является уделом поистине
творческой личности. Эрдману задавали вопросы. Молодой американец, по виду
учащийся юридической или зубоврачебной школы, сказал:
- Истинной свободы нет в России. Истинной свободы нет в Америке. Так в
чем же разница?
Эрдман не без раздражения ответил:
- Разница существенная. Здесь ты произнес все это и благополучно уедешь
домой на собственной машине. А москвича или ленинградца еще недавно увезли
бы в казенном транспорте. И не домой, а в камеру предварительного
заключения.

Затем произошла еще одна сенсационная встреча. Уже третья за этот день.
Бывший прокурор Гуляев выступал с докладом "Конституция новой России".
Подзаголовок гласил: "Правовые основы будущего демократического
государства".
Речь шла о каких-то федеральных землях. О какой-то загадочной палате
старейшин. О юридическом устройстве, при котором высшей мерой наказания
будет депортация из страны.

В кулуарах Гуляева окружила толпа единомышленников и почитателей. Он
что-то разъяснял, истолковывал, спорил. Будущее представлялось Гуляеву в
ясном и радужном свете.
Но тут явился гость из прошлого. Мы услышали шум в задних рядах. Оттуда
доносились сдавленные выкрики:
- Я этого мента бушлатом загоняю!.. Он у меня кирзу будет хавать!..
Эти слова выкрикивал знаменитый правозащитник Караваев. Его держали за
руки Шагин и Литвинский. Караваев вырывался, но безуспешно. Изловчившись, он
пнул Гуляева ногой в мошонку с криком:
- Вспомнил ты меня, краснопогонник?!
Гуляев, заслоняясь портфелем и болезненно смежив ноги, восклицал:
- Разве мы пили с вами на брудершафт? Я что-то не припомню...
Правозащитник сделал новый усиленный рывок. Но Шагин и Литвинский
крепко держали его за плечи.
Караваев не унимался:
- Помнишь Октябрьский РОМ? Помнишь суд на Калугина, девять? Помнишь,
как ты намотал мне червонец?
Гуляев неуверенно отвечал:
- Вы правы. Это было. Я согласен. Но это было задолго до моего
прозрения. Задолго до моего нравственного перелома.