"Сергей Довлатов. Соло на IBM" - читать интересную книгу автора

Скудность мысли порождает легионы единомышленников.
Не думал я, что самым трудным будет преодоление жизни как таковой.
Когда-то я служил на Ленинградском радио. Потом был уволен. Вскоре на
эту должность стал проситься мой брат.
Ему сказали:
- Вы очень способный человек. Однако работать под фамилией Довлатов вы
не сможете. Возьмите себе какой-нибудь псевдоним. Как фамилия вашей жены?
- Ее фамилия - Сахарова.
- Чудно, - сказали ему, - великолепно. Борис Сахаров! Просто и хорошо
звучит.
Это было в 76 году.
Знакомый писатель украл колбасу в супермаркете. На мои предостережения
реагировал так:
- Спокойно! Это моя борьба с инфляцией!
Существует понятие "чувство юмора". Однако есть и нечто
противоположное чувству юмора. Ну, скажем - "чувство драмы". Отсутствие
чувства юмора - трагедия для писателя. Вернее, катастрофа. Но и отсутствие
чувства драмы - такая же беда. Лишь Ильф с Петровым умудрились написать
хорошие романы без тени драматизма.
Степень моей литературной известности такова, что, когда меня знают, я
удивляюсь. И когда меня не знают, я тоже удивляюсь.
Так что удивление с моей физиономии не сходит никогда.
Зенкевич похож на игрушечного Хемингуэя.
Беседовал я как-то с представителем второй эмиграции. Речь шла о
войне. Он сказал:
- Да, нелегко было под Сталинградом. Очень нелегко...
И добавил:
- Но и мы большевиков изрядно потрепали!
Я замолчал, потрясенный глубиной и разнообразием жизни.
Напротив моего дома висит объявление:
"Требуется ШВЕЙ"!
Дело происходит в нашей русской колонии. Мы с женой садимся в лифт. За
нами - американская семья: мать, отец, шестилетний парнишка. Последним
заходит немолодой эмигрант. Говорит мальчику:
- Нажми четвертый этаж.
Мальчик не понимает.
Нажми четвертый этаж!
Моя жена вмешивается:
- Он не понимает. Он - американец.
Эмигрант не то что сердится. Скорее - выражает удивление:
- Русского языка не понимает? Совсем не понимает? Даже четвертый этаж
не понимает?! Какой ограниченный мальчик!
Рассказывали мне такую историю. Приехал в Лодзь советский министр
Громыко. Организовали ему пышную встречу. Пригласили местную интеллигенцию.
В том числе знаменитого писателя Ежи Ружевича.
Шел грандиозный банкет под открытым небом. Произносились
верноподданнические здравицы и тосты. Торжествовала идея польско-советской
дружбы.
Громыко выпил сливовицы. Раскраснелся. Наклонился к случайно
подвернувшемуся Ружевичу и говорит: