"Василий Довбня. Гренландский кит " - читать интересную книгу автора

Однажды я спросил его о Приморье, Владивостоке. На удивленье он ответил
без раздумий и просто:
- Люблю Приморье, - наш край! Если придется и воевать за него пойду.


9

И так у каждого - своя судьба. У некоторых еще пострашней.
- А я сразу попал в хорошую школу, - как-то ожидая швартовки к базе
рассказал мне капитан Сереев. - В мореходку на Сахалине меня не приняли,
годами не вышел. Прибрал меня к себе отличный дядька, завхоз угольной базы,
поставил старшиной баркаса, главным над командой японских пленных в 9
человек. Разгружали они уголь с барж и доставляли на берег. Командовал
японец, я в этих делах не разбирался ни бельмеса!
-Твое дело смотреть, чтобы они работали , - приказал мне завхоз...
Японцы были в годах, каждый подходил мне в отцы Они устроили мне
местечко у ног шкипера, я был крохотный. Выгрузка шла и при крупной накатной
зыби... Лихая, но опасная работа. Наши русские экипажи в кунгасах часто
переворачивались, запаздывали, ленились во время выпрыгивать в холодную воду
и выносить корму подальше на берег. А японцы нет. Сидят в своих малахаях и
чутко ждут команду шкипера. У него длинная бамбуковая палка- не для битья,
нет, - для замера дна под кормой баркаса. По команде шкипера японцы
спрыгивали в воду, подпирали плечами борта и весело выносили баркас вместе с
волной на берег. Они были рады концу войны, радовались, что остались живы,
что скоро вернутся домой. Не любили наших, боялись, но были послушны. И
добрыми ко мне.
Питался я с ними вместе, в основном моллюсками. И сейчас люблю эту пищу
с рисом.
Я прошел с ними хорошую школу.
Есть слова - их вслух не произносят, они живут в самом человеке пока он
дышит: "я вижу, я слышу, я чувствую, радуюсь и страдаю". В дальних
плаваниях, наедине с небом, морем и самим собой я по особому чувствовал и
понимал эти слова во мне и людей рядом. Все они, как и я, жили своей вольной
жизнью. Никто не забывал о жизни близких на земле. Никто в душу к другому не
лез. Каждый сам по себе, а 37 человек, - как один! Удивительное
товарищество! Но иногда бывали и резкие высказывания, особенно у буфетчицы
кают-компании Матухиной Елизаветы Петровны...
- Спросите, почему в море пошла? - начала она как-то разговор со
мной. - Была актрисой, танцевала ведущие партии, муж был, служил, потом все
сломалось, а меня уволили, даже на фронт не пустили... Осталась сестренка
маленькая, кормить надо... Скоро в институт поступит, добьюсь, чтобы
закончила.
Она была вспыльчива, потому многим казалась злой. В ней страдало
беспокойное чувство собственного достоинства, а по ее жилистому телу
сорокалетней львицы волнами ходило требовательное желание, чтобы мужчины
ценили это и проявляли хотя бы внешнее уважение. Была она гордой,
пунктуальной в работе и внимательной, о чистоплотности, и говорить нечего...
Я замечал, с какой жалостью она смотрела на свои покрасневшие в щелочных
растворах руки. Но молчала.
У нее был любовник, гарпунер, грубоватый многоженец, но она хвасталась