"Федор Михайлович Достоевский. Публицистика 1860-х годов " - читать интересную книгу автора

всей нации, но замечается даже в первых людях, в предводителях обеих наций.
Англичанин смеется над своим соседом при всяком случае и с непримиримой
ненавистью глядит на национальные его особенности.54 Соперничество лишает
их, наконец, беспристрастия. Они перестают понимать друг друга; они
раздельно смотрят на жизнь, раздельно веруют и поставляют это себе за
величайшую честь. Они всё упорнее и упорнее отделяются друг от друга своими
правилами, нравственностью, взглядом на весь божий мир. И тот и другой во
всем мире замечают только самих себя, а всех других - как личное для себя
препятствие, и каждый отдельно у себя хочет совершить то, что могут
совершить только все народы, все вместе, общими соединенными силами. Что же?
Неужели это только остатки старинных соперничеств? Неужели причины
разъединения надо искать во времена Жанны д'Арк или крестовых походов?55
Неужели цивилизация так бессильна, что не могла одолеть до сих пор эти
ненависти? Не искать ли их скорее в самой почве, а не в случайностях, в
крови, в целом духе обоих народов? Большею частию таковы и все европейцы.
Идея общечеловечности всё более и более стирается между ними. У каждого из
них она получает другой вид, тускнеет, принимает в сознании новую форму.
Христианская связь, до сих пор их соединявшая, с каждым днем теряет свою
силу. Даже наука не в силах соединить всё более и более расходящихся.
Положим, они отчасти правы в том отношении, что эти-то исключительности, это
взаимное соперничество, эта-то замкнутость от всех в самих себя, эта гордая
надежда на себя одного - и придают каждому из них такие исполинские силы в
борьбе с препятствиями на пути. Но тем самым эти препятствия всё более и
более увеличиваются и умножаются. Вот почему европейцы совершенно не
понимают русских и величайшую особенность в их характере назвали
безличностью. Мы согласны, что выговариваем всё это бездоказательно.
Доказывать всё это теперь мы считаем не в пределах нашей статьи. Но с нами
согласятся по крайней мере, что в русском характере замечается резкое
отличие от европейского, резкая особенность, что в нем по преимуществу
выступает способность высокосинтетическая, способность всепримиримости,
всечеловечности. В русском человеке нет европейской угловатости,
непроницаемости, неподатливости. Он со всеми уживается и во всё вживается.
Он сочувствует всему человеческому вне различия национальности, крови и
почвы. Он находит и немедленно допускает разумность во всем, в чем хоть
сколько-нибудь есть общечеловеческого интереса. У него инстинкт
общечеловечности. Он инстинктом угадывает общечеловеческую черту даже в
самых резких исключительностях других народов; тотчас же соглашает,
примиряет их в своей идее, находит им место в своем умозаключении и нередко
открывает точку соединения и примирения в совершенно противоположных,
сопернических идеях двух различных европейских наций, - в идеях, которые
сами собою, у себя дома, еще до сих пор, к несчастью, не находят способа
примириться между собою, а может быть, и никогда не примирятся. В то же
самое время в русском человеке видна самая полная способность самой здравой
над собой критики, самого трезвого на себя взгляда и отсутствие всякого
самовозвышения, вредящего свободе действия. Разумеется, мы говорим про
русского человека вообще, собирательно, в смысле всей нации. Даже
физическими способностями русский не похож на европейцев. Всякий русский
может говорить на всех языках и изучить дух каждого чуждого языка до
тонкости, как бы свой собственный русский язык, - чего нет в европейских
народах, в смысле всеобщей народной способности. Неужели же это не указывает