"Федор Михайлович Достоевский. Публицистика 1860-х годов " - читать интересную книгу автора

разъясняет себе всё более и более свой идеал. Она знает, что она еще только
что начинается, но ведь начало-то и главное: всякое дело зависит от первого
шага, от начала; она знает, что она уже кончила с вашей европейской
цивилизацией и теперь начинает новую, неизмеримо широкую жизнь. И теперь,
когда она обращается к народному началу и хочет слиться с ним, она несет ему
в подарок науку - то, что от вас с благоговением получила и за что вечно
будет поминать вас добром, - не цивилизацию вашу несет она всем русским, а
науку, добытую из вашей цивилизации, представляет ее народу как результат
своего длинного и долгого путешествия от родной почвы в немецкие земли, как
оправдание свое перед ним, и, передавая ее ему, будет ждать, что сделает он
сам из этой науки. Наука, конечно, вечна и незыблема для всех и каждого в
основных законах своих, но прививка ее, плоды ее именно зависят от
национальных особенностей, то есть от почвы и народного характера.50
- Но позвольте, - скажут нам, - что же такое ваша-то национальность?
Что же такое вы сами, русские? Вот вы хвалитесь, что мы вас не знаем; но
знаете ли вы-то себя? Вы собираетесь перейти к народному началу и объявляете
об этом в газетах, рассылаете при афишах? Стало быть, признаетесь, что до
сих пор не имели никакого понятия о вашем "народном начале", а если и имели,
то имели ложное и отвергали его именно потому, что до сих пор не переходили
к нему. Теперь же вздумали и кричите об этом на всю Европу. Позвольте вас
спросить, что делает курица, когда снесет яйцо?
Повторяем читателю, что всё это говорит иностранец (ну, хоть бы,
например, француз), не настоящий, но воображаемый, бесплотный,
фантастический. Никакого француза мы и в глаза не видали, когда писали нашу
статью.
- Вот еще, - продолжает он, - в вашем объявлении вы изволили поместить
следующее: вы надеетесь, что русская идея станет со временем синтезом всех
тех идей, которые Европа так долго и с таким упорством вырабатывала в
отдельных своих национальностях. Это что за новость? что вы под этим
подразумеваете?
- То есть, - отвечаем мы, - вы хотите, милостивый государь, чтоб вам
объявили прямо и без околичностей, во что мы веруем?
- Нет, я вовсе этого не хочу, - восклицает наш француз с некоторым
испугом, предчувствуя, что ему опять придется выслушать несколько страниц, -
я вовсе этого не хочу. Я только хотел...
- Нет, милостивый государь, - прерываем мы, - вы хотели ответа и вы
выслушаете наш ответ.
- Он заслюжиль розга и полючит розга!51 - подхватывает Иван Карлыч,
вероятно вспомнив то время, когда он управлял вотчинами господина Буеракина.
Теперь же Иван Карлыч, предчувствуя скорую перемену в быте крестьян, вышел в
отставку и без места; он, впрочем, надеется, что его опять позовут! В
настоящую минуту он стоит подле нас (тоже в качестве иностранца), курит свою
трубочку, с которой, бывало, расхаживал по крестьянским работам, и молча, но
очень серьезно прислушивается к нашему разговору, в полном убеждении, что
выражает в своей физиономии чрезвычайно много самой тонкой иронии.
- Мы веруем, - повторяем мы...
Но позвольте, читатель, позвольте нам еще раз одно отступление;
позвольте сказать только несколько посторонних слов, не потому, чтоб они
были здесь очень необходимы, а так... потому что сами просятся на бумагу.
Простите за искренность.