"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

и те его взрастили, чтоб употреблять в работу. Рос он у них как дикий
зверенок, не научили его пастухи ничему, напротив, семи лет уже посылали
пасти стадо, в мокреть и в холод, почти без одежды и почти не кормя его. И
уж конечно так делая, никто из них не задумывался и не раскаивался, напротив
считал себя в полном праве, ибо Ришар подарен им был как вещь и они даже не
находили необходимым кормить его. Сам Ришар свидетельствует, что в те годы
он, как блудный сын в Евангелии, желал ужасно поесть хоть того месива,
которое давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не давали даже и
этого и били, когда он крал у свиней, и так провел он все детство свое и всю
юность, до тех пор, пока возрос и, укрепившись в силах, пошел сам воровать.
Дикарь стал добывать деньги поденною работой в Женеве, добытое пропивал, жил
как изверг и кончил тем, что убил какого-то старика и ограбил. Его схватили,
судили и присудили к смерти. Там ведь не сентиментальничают. И вот в тюрьме
его немедленно окружают пасторы и члены разных Христовых братств,
благотворительные дамы и проч. Научили они его в тюрьме читать и писать,
стали толковать ему Евангелие, усовещевали, убеждали, напирали, пилили,
давили, и вот он сам торжественно сознается наконец в своем преступлении. Он
обратился, он написал сам суду, что он изверг и что наконец-таки он
удостоился того, что и его озарил господь и послал ему благодать. Все
взволновалось в Женеве, вся благотворительная и благочестивая Женева. Все,
что было высшего и благовоспитанного, ринулось к нему в тюрьму; Ришара
целуют, обнимают: "ты брат наш, на тебя сошла благодать!" А сам Ришар только
плачет в умилении: "да, на меня сошла благодать! Прежде я все детство и
юность мою рад был корму свиней, а теперь сошла и на меня благодать, умираю
во господе!" - "Да, да, Ришар, умри во господе, ты пролил кровь и должен
умереть во господе. Пусть ты невиновен, что не знал совсем господа, когда
завидовал корму свиней и когда тебя били за то, что ты крал у них корм (что
ты делал очень не хорошо, ибо красть не позволено), - но ты пролил кровь и
должен умереть". И вот наступает последний день. Расслабленный Ришар плачет
и только и делает, что повторяет ежеминутно: "Это лучший из дней моих, я иду
к господу!" - "Да", кричат пасторы, судьи и благотворительные дамы, "это
счастливейший день твой, ибо ты идешь к господу!" Все это двигается к
эшафоту вслед за позорною колесницей, в которой везут Ришара, в экипажах,
пешком. Вот достигли эшафота: "умри, брат наш", кричат Ришару, "умри во
господе, ибо и на тебя сошла благодать!" И вот покрытого поцелуями братьев,
брата Ришара втащили на эшафот, положили на гильотину и оттяпали-таки ему
по-братски голову за то, что и на него сошла благодать. Нет, это характерно.
Брошюрка эта переведена по-русски какими-то русскими лютеранствующими
благотворителями высшего общества и разослана для просвещения народа
русского при газетах и других изданиях даром. Штука с Ришаром хороша тем,
что национальна. У нас хоть нелепо рубить голову брату потому только, что он
стал нам брат и что на него сошла благодать, но, повторяю, у нас есть свое,
почти что не хуже. У нас историческое, непосредственное и ближайшее
наслаждение истязанием битья. У Некрасова есть стихи о том, как мужик сечет
лошадь кнутом по глазам, "по кротким глазам". Этого кто ж не видал, это
руссизм. Он описывает, как слабосильная лошаденка, на которую навалили
слишком, завязла с возом и не может вытащить. Мужик бьет ее, бьет с
остервенением, бьет наконец не понимая, что делает, в опьянении битья сечет
больно, бесчисленно: "Хоть ты и не в силах, а вези, умри, да вези!" Кляченка
рвется, и вот он начинает сечь ее, беззащитную, по плачущим, по "кротким