"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

глазам". Вне себя она рванула и вывезла и пошла вся дрожа, не дыша, как-то
боком, с какою-то припрыжкой, как-то неестественно и позорно, - у Некрасова
это ужасно. Но ведь это всего только лошадь, лошадей и сам бог дал, чтоб их
сечь. Так татары нам растолковали и кнут на память подарили. Но можно ведь
сечь и людей. И вот интеллигентный образованный господин и его дама секут
собственную дочку, младенца семи лет, розгами, - об этом у меня подробно
записано. Папенька рад, что прутья с сучками, "садче будет", говорит он, и
вот начинает "сажать" родную дочь. Я знаю наверно, есть такие секущие,
которые разгорячаются с каждым ударом до сладострастия, до буквального
сладострастия, с каждым последующим ударом все больше и больше, все
прогрессивней. Секут минуту, секут наконец пять минут, секут десять минут,
дальше, больше, чаще, садче. Ребенок кричит, ребенок наконец не может
кричать, задыхается "папа, папа, папочка, папочка!" Дело каким-то чортовым
неприличным случаем доходит до суда. Нанимается адвокат. Русский народ давно
уже назвал у нас адвоката - "аблакат - нанятая совесть". Адвокат кричит в
защиту своего клиента. "Дело дескать такое простое, семейное и обыкновенное,
отец посек дочку и вот к стыду наших дней дошло до суда!" Убежденные
присяжные удаляются и выносят оправдательный приговор. Публика ревет от
счастья, что оправдали мучителя. - Э-эх, меня не было там, я бы рявкнул
предложение учредить стипендию в честь имени истязателя!.. Картинки
прелестные. Но о детках есть у меня и еще получше, у меня очень, очень много
собрано о русских детках, Алеша. Девченочку маленькую, пятилетнюю,
возненавидели отец и мать "почтеннейшие и чиновные люди, образованные и
воспитанные". Видишь, я еще раз положительно утверждаю, что есть особенное
свойство у многих в человечестве - это любовь к истязанию детей, но одних
детей. Ко всем другим субъектам человеческого рода эти же самые истязатели
относятся даже благосклонно и кротко как образованные и гуманные европейские
люди, но очень любят мучить детей, любят даже самих детей в этом смысле. Тут
именно незащищенность-то этих созданий и соблазняет мучителей, ангельская
доверчивость дитяти, которому некуда деться и не к кому идти, - вот это-то и
распаляет гадкую кровь истязателя. Во всяком человеке конечно таится зверь,
- зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой
жертвы, зверь без удержу спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате
болезней, подагр, больных печенок и проч. Эту бедную пятилетнюю девочку эти
образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли,
пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили все тело ее в синяки;
наконец дошли и до высшей утонченности: в холод, в мороз запирали ее на всю
ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто
пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может в эти
лета научиться проситься) - за это обмазывали ей все лицо ее же калом и
заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла! И эта мать могла
спать, когда ночью слышались стоны бедного ребеночка, запертого в подлом
месте! Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, еще не умеющее даже
осмыслить, что с ней делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в
холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими
кровавыми незлобивыми, кроткими слезками к "боженьке", чтобы тот защитил
его, - понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой
божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана!
Без нее, говорят, и пробыть бы не мог человек на земле, ибо не познал бы
добра и зла. Для чего познавать это чортово добро и зло, когда это столького