"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

саблей, брошусь на него, повалю его, замахнусь на него саблей и скажу ему:
мог бы тебя сейчас убить, но прощаю тебя, вот тебе!" - Видите, видите,
сударь, какой процессик в головке-то его произошел в эти два дня, это он
день и ночь об этом именно мщении с саблей думал и ночью должно быть об этом
бредил-с. Только стал он из школы приходить больно битый, это третьего дня я
все узнал, и вы правы-с; больше уж в школу эту я его не пошлю-с. Узнаю я,
что он против всего класса один идет и всех сам вызывает, сам озлился,
сердце в нем зажглось, - испугался я тогда за него. Опять ходим гуляем. -
"Папа, спрашивает, папа, ведь богатые всех сильнее на свете?" - Да, говорю,
Илюша, нет на свете сильнее богатого. - "Папа, говорит, я разбогатею, я в
офицеры пойду и всех разобью, меня царь наградит, я приеду и тогда никто не
посмеет"... Потом помолчал да и говорит, - губенки-то у него все попрежнему
вздрагивают. - "Папа, говорит, какой это нехороший город наш, папа!" - Да,
говорю, Илюшечка, не очень-таки хорош наш город. - "Папа, переедем в другой
город, в хороший, говорит, город, где про нас и не знают". - Переедем,
говорю, переедем, Илюша, - вот только денег скоплю. Обрадовался я случаю
отвлечь его от мыслей темных, и стали мы мечтать с ним, как мы в другой
город переедем, лошадку свою купим, да тележку. Маменьку да сестриц усадим,
закроем их, а сами сбоку пойдем, изредка тебя подсажу, а я тут подле пойду,
потому лошадку свою поберечь надо, не всем же садиться, так и отправимся.
Восхитился он этим, а главное, что своя лошадка будет и сам на ней поедет. А
уж известно, что русский мальчик так и родится вместе с лошадкой. Болтали мы
долго, слава богу, думаю, развлек я его, утешил. Это третьего дня вечером
было, а вчера вечером уже другое оказалось. Опять он утром в эту школу
пошел, мрачный вернулся, очень уж мрачен. Вечером взял я его за ручку, вывел
гулять, молчит, не говорит. Ветерок тогда начался, солнце затмилось, осенью
повеяло, да и смеркалось уж, - идем, обоим нам грустно. - Ну, мальчик, как
же мы, говорю, с тобой в дорогу-то соберемся, - думаю на вчерашний-то
разговор навести. Молчит. Только пальчики его, слышу, в моей руке
вздрогнули. Э, думаю, плохо, новое есть. Дошли мы вот как теперь до этого
самого камня, сел я на камень этот, а на небесах все змеи запущены, гудят и
трещат, змеев тридцать видно. Ведь ныне змеиный сезон-с. Вот, говорю, Илюша,
пора бы и нам змеек прошлогодний запустить. Починю-ка я его, где он у тебя
там спрятан? Молчит мой мальчик, глядит в сторону, стоит ко мне боком. А тут
ветер вдруг загудел, понесло песком... Бросился он вдруг ко мне весь, обнял
мне обеими рученками шею. стиснул меня. Знаете, детки коли молчаливые да
гордые, да слезы долго перемогают в себе, да как вдруг прорвутся, если горе
большое придет, так ведь не то что слезы потекут-с, а брызнут словно
ручьи-с. Теплыми-то брызгами этими так вдруг и обмочил он мне все лицо.
Зарыдал как в судороге, затрясся, прижимает меня к себе, я сижу на камне. -
"Папочка, вскрикивает, папочка, милый папочка, как он тебя унизил!" Зарыдал
тут и я-с, сидим и сотрясаемся обнявшись. - "Папочка, говорит, папочка!" -
Илюша, говорю ему, Илюшечка! Никто-то нас тогда не видел-с, бог один видел,
авось мне в формуляр занесет-с. Поблагодарите вашего братца, Алексей
Федорович. Нет-с, я моего мальчика для вашего удовлетворения не высеку-с!
Кончил он опять со своим давешним злым и юродливым вывертом. Алеша
почувствовал, однако, что ему уж он доверяет и что будь на его месте другой,
то с другим этот человек не стал бы так "разговаривать" и не сообщил бы ему
того, что сейчас ему сообщил. Это ободрило Алешу, у которого душа дрожала от
слез.