"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

чрез веревку, протянутую поперек угла. За этою занавеской тоже примечалась
сбоку устроенная на лавке и на приставленном к ней стуле постель. Простой
деревянный, четырехугольный мужицкий стол был отодвинут из переднего угла к
серединному окошку. Все три окна, каждое в четыре мелкие, зеленые
заплесневевшие стекла, были очень тусклы и наглухо заперты, так что в
комнате было довольно душно и не так светло. На столе стояла сковорода с
остатками глазной яичницы, лежал надъеденный ломоть хлеба и сверх того
находился полуштоф со слабыми остатками земных благ лишь на донушке. Возле
левой кровати на стуле помещалась женщина, похожая на даму, одетая в
ситцевое платье. Она была очень худа лицом, желтая; чрезвычайно впалые щеки
ее свидетельствовали с первого раза о ее болезненном состоянии. Но всего
более поразил Алешу взгляд бедной дамы, - взгляд чрезвычайно вопросительный
и в то же время ужасно надменный. И до тех пор пока дама не заговорила сама
и пока объяснялся Алеша с хозяином, она все время так же надменно и
вопросительно переводила свои большие карие глаза с одного говорившего на
другого. Подле этой дамы у левого окошка стояла молодая девушка с довольно
некрасивым лицом, с рыженькими жиденькими волосами, бедно, хотя и весьма
опрятно одетая. Она брезгливо осмотрела вошедшего Алешу. Направо, тоже у
постели, сидело и еще одно женское существо. Это было очень жалкое создание,
молодая тоже девушка, лет двадцати, но горбатая и безногая, с отсохшими, как
сказали потом Алеше, ногами. Костыли ее стояли подле, в углу, между кроватью
и стеной. Замечательно прекрасные и добрые глаза бедной девушки с какою-то
спокойною кротостью поглядели на Алешу. За столом, кончая яичницу, сидел
господин лет сорока пяти, невысокого роста, сухощавый, слабого сложения,
рыжеватый, с рыженькою редкою бородкой, весьма похожею на растрепанную
мочалку (это сравнение и особенно слово "мочалка" так и сверкнули почему-то
с первого же взгляда в уме Алеши, он это потом припомнил). Очевидно этот
самый господин и крикнул из-за двери: кто таков! так как другого мужчины в
комнате не было. Но когда Алеша вошел, он словно сорвался со скамьи, на
которой сидел за столом, и, наскоро обтираясь дырявою салфеткой, подлетел к
Алеше.
- Монах на монастырь просит, знал к кому придти! - громко между тем
проговорила стоявшая в левом углу девица.
Но господин, подбежавший к Алеше, мигом повернулся к ней на каблуках и
взволнованным срывающимся каким-то голосом ей ответил:
- Нет-с, Варвара Николавна, это не то-с, не угадали-с! Позвольте
спросить в свою очередь, - вдруг опять повернулся он к Алеше, - что побудило
вас-с посетить... эти недра-с?
Алеша внимательно смотрел на него, он в первый раз этого человека
видел. Было в нем что-то угловатое, спешащее и раздражительное. Хотя он
очевидно сейчас выпил, но пьян не был. Лицо его изображало какую-то крайнюю
наглость и в то же время, - странно это было, - видимую трусость. Он похож
был на человека, долгое время подчинявшегося и натерпевшегося, но который бы
вдруг вскочил и захотел заявить себя. Или еще лучше на человека, которому
ужасно бы хотелось вас ударить, но который ужасно боится, что вы его
ударите, В речах его и в интонации довольно пронзительного голоса слышался
какой-то юродливый юмор, то злой, то робеющий, не выдерживающий тона и
срывающийся. Вопрос о "недрах" задал он как бы весь дрожа, выпучив глаза и
подскочив к Алеше до того в упор, что тот машинально сделал шаг назад. Одет
был этот господин в темное, весьма плохое, какое-то нанковое пальто,