"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

искренности и сильного неудержимо откровенного чувства: - никогда Катерина
Ивановна не любила меня! Она знала все время, что я ее люблю, хоть я и
никогда не говорил ей ни слова о моей любви, - знала, но меня не любила.
Другом тоже я ее не был ни разу, ни одного дня: гордая женщина в моей дружбе
не нуждалась. Она держала меня при себе для беспрерывного мщения. Она мстила
мне и на мне за все оскорбления, которые постоянно и всякую минуту выносила
во весь этот срок от Дмитрия, оскорбления с первой встречи их... Потому что
и самая первая встреча их осталась у ней на сердце как оскорбление. Вот
каково ее сердце! Я все время только и делал, что выслушивал о любви ее к
нему. Я теперь еду, но знайте, Катерина Ивановна, что вы действительно
любите только его. И по мере оскорблений его все больше и больше. Вот это и
есть ваш надрыв. Вы именно любите его таким, каким он есть, вас оскорбляющим
его любите. Если б он исправился, вы его тотчас забросили бы и разлюбили
вовсе. Но вам он нужен, чтобы созерцать беспрерывно ваш подвиг верности и
упрекать его в неверности. И все это от вашей гордости. О, тут много
принижения и унижения, но все это от гордости... Я слишком молод и слишком
сильно любил вас. Я знаю, что это бы не надо мне вам говорить, что было бы
больше достоинства с моей стороны просто выйти от вас; было бы и не так для
вас оскорбительно. Но ведь я еду далеко и не приеду никогда. Это ведь
навеки... Я не хочу сидеть подле надрыва... Впрочем я уже не умею говорить,
все сказал... Прощайте, Катерина Ивановна, вам нельзя на меня сердиться,
потому что я во сто раз более вас наказан: наказан уже тем одним, что
никогда вас не увижу. Прощайте. Мне не надобно руки вашей. Вы слишком
сознательно меня мучили, чтоб я вам в эту минуту мог простить.. Потом прощу,
а теперь не надо руки.

Den Dank, Dame, begehr ich nicht,

прибавил он с искривленною улыбкой, доказав впрочем совершенно неожиданно,
что и он может читать Шиллера до заучивания наизусть, чему прежде не
поверил бы Алеша. Он вышел из комнаты, даже не простившись и с хозяйкой,
г-жой Хохлаковой. Алеша всплеснул руками.
- Иван, - крикнул он ему, как потерянный вслед, - воротись, Иван! Нет,
нет, он теперь ни за что не воротится! - воскликнул он опять в горестном
озарении, - но это я, я виноват, я начал! Иван говорил злобно, нехорошо.
Несправедливо и злобно... Он должен опять придти сюда, воротиться,
воротиться... - Алеша восклицал как полоумный.
Катерина Ивановна вдруг вышла в другую комнату.
- Вы ничего не наделали, вы действовали прелестно, как ангел, - быстро
и восторженно зашептала горестному Алеше г-жа Хохлакова. - Я употреблю все
усилия, чтоб Иван Федорович не уехал...
Радость сияла на ее лице к величайшему огорчению Алеши; но Катерина
Ивановна вдруг вернулась. В руках ее были два радужные кредитные билета.
- Я имею к вам одну большую просьбу, Алексей Федорович, - начала она,
прямо обращаясь к Алеше повидимому спокойным и ровным голосом, точно и в
самом деле ничего сейчас не случилось. - Неделю, - да, кажется неделю назад,
- Дмитрий Федорович сделал один горячий и несправедливый поступок, очень
безобразный. Тут есть одно нехорошее место, один трактир. В нем он встретил
этого отставного офицера, штабс-капитана этого, которого ваш батюшка
употреблял по каким-то своим делам. Рассердившись почему-то на этого