"Ф.М. Достоевский. Бесы. (Роман в трех частях)" - читать интересную книгу автора

прочитывала, даже в случае и двух писем в день, и прочитав, складывала в
особый ящичек, помеченные и рассортированные; кроме того слагала их в
сердце своем. Затем, выдержав своего друга весь день без ответа,
встречалась с ним как ни в чем не бывало, будто ровно ничего вчера
особенного не случилось. Мало-по-малу она так его вымуштровала, что он уже
и сам не смел напоминать о вчерашнем, а только заглядывал ей некоторое
время в глаза. Но она ничего не забывала, а он забывал иногда слишком уж
скоро и, ободренный ее же спокойствием, нередко в тот же день смеялся и
школьничал за шампанским, если приходили приятели. С каким должно быть
ядом она смотрела на него в те минуты, а он ничего-то не примечал! Разве
через неделю, через месяц, или даже через полгода, в какую-нибудь особую
минуту, нечаянно вспомнив какое-нибудь выражение из такого письма, а затем
и все письмо, со всеми обстоятельствами, он вдруг сгорал от стыда и до
того бывало мучился, что заболевал своими припадками холерины. Эти
особенные с ним припадки, в роде холерины, бывали в некоторых случаях
обыкновенным исходом его нервных потрясений и представляли собою некоторый
любопытный в своем роде курьез в его телосложении.
Действительно, Варвара Петровна наверно и весьма часто его ненавидела; но
он одного только в ней не приметил до самого конца, того, что стал наконец
для нее ее сыном, ее созданием, даже можно сказать ее изобретением; стал
плотью от плоти ее, и что она держит и содержит его вовсе не из одной
только "зависти к его талантам", И как должно быть она была оскорбляема
такими предположениями! В ней таилась какая-то нестерпимая любовь к нему,
среди беспрерывной ненависти, ревности и презрения. Она охраняла его от
каждой пылинки, нянчилась с ним двадцать два года, не спала бы целых ночей
от заботы, если бы дело коснулось до его репутации поэта, ученого,
гражданского деятеля. Она его выдумала, и в свою выдумку сама же первая и
уверовала. Он был нечто в роде какой-то ее мечты... Но она требовала от
него за это действительно многого, иногда даже рабства. Злопамятна же была
до невероятности. Кстати уж расскажу два анекдота.
IV.
Однажды, еще при первых слухах об освобождении крестьян, когда вся Россия
вдруг взликовала и готовилась вся возродиться, посетил Варвару Петровну
один проезжий петербургский барон, человек с самыми высокими связями и
стоявший весьма близко у дела. Варвара Петровна чрезвычайно ценила
подобные посещения, потому что связи ее в обществе высшем, по смерти ее
супруга, всё более и более ослабевали, под конец и совсем прекратились.
Барон просидел у нее час и кушал чай. Никого других не было, но Степана
Трофимовича Варвара Петровна пригласила и выставила. Барон о нем кое-что
даже слышал и прежде, или сделал вид что слышал, но за чаем мало к нему
обращался. Разумеется, Степан Трофимович в грязь себя ударить не мог, да и
манеры его были самые изящные. Хотя происхождения он был, кажется,
невысокого, но случилось так, что воспитан был с самого малолетства в
одном знатном доме в Москве и, стало быть, прилично; по-французски говорил
как парижанин. Таким образом, барон с первого взгляда должен был понять,
какими людьми Варвара Петровна окружает себя, хотя бы и в губернском
уединении. Вышло однако не так. Когда барон подтвердил положительно
совершенную достоверность только что разнесшихся тогда первых слухов о
великой реформе, Степан Трофимович вдруг не вытерпел и крикнул ура! и даже
сделал рукой какой-то жест, изображавший восторг. Крикнул он негромко и