"Ф.М. Достоевский. Бесы. (Роман в трех частях)" - читать интересную книгу автора

наследство.
- Он, кажется, только и делает что деньги получает. Что Шатов? Всё то же?
- Irascible, mais bon.
- Терпеть не могу вашего Шатова; и зол, и о себе много думает!
- Как здоровье Дарьи Павловны?
- Вы это про Дашу? Что это вам вздумалось? - любопытно поглядела на него
Варвара Петровна. - Здорова, у Дроздовых оставила... Я в Швейцарии что-то
про вашего сына слышала, дурное, а не хорошее.
- Oh, c'est une histoire bien bкte! Je vous attendais, ma bonne amie, pour
vous raconter...
- Довольно, Степан Трофимович, дайте покой; измучилась. Успеем
наговориться, особенно про дурное. Вы начинаете брызгаться, когда
засмеетесь, это уже дряхлость какая-то! И как странно вы теперь стали
смеяться... Боже, сколько у вас накопилось дурных привычек! Кармазинов к
вам не поедет! А тут и без того всему рады... Вы всего себя теперь
обнаружили. Ну довольно, довольно, устала. Можно же наконец пощадить
человека!
Степан Трофимович "пощадил человека", но удалился в смущении.


V.

Дурных привычек действительно завелось у нашего друга не мало, особенно в
самое последнее время. Он видимо и быстро опустился, и это правда, что он
стал неряшлив. Пил больше, стал слезливее и слабее нервами; стал уж
слишком чуток к изящному. Лицо его получило странную способность
изменяться необыкновенно быстро, с самого, например, торжественного
выражения на самое смешное и даже глупое. Не выносил одиночества и
беспрерывно жаждал, чтоб его поскорее развлекли. Надо было непременно
рассказать ему какую-нибудь сплетню, городской анекдот и при том ежедневно
новое. Если же долго никто не приходил, то он тоскливо бродил по комнатам,
подходил к окну, в задумчивости жевал губами, вздыхал глубоко, а под конец
чуть не хныкал. Он всё что-то предчувствовал, боялся чего-то,
неожиданного, неминуемого; стал пуглив; стал большое внимание обращать на
сны.
Весь день этот и вечер провел он чрезвычайно грустно, послал за мной,
очень волновался, долго говорил, долго рассказывал, но всё довольно
бессвязно. Варвара Петровна давно уже знала, что он от меня ничего не
скрывает. Мне показалось наконец, что его заботит что-то особенное и
такое, чего пожалуй он и сам не может представить себе. Обыкновенно
прежде, когда мы сходились наедине и он начинал мне жаловаться, то всегда
почти, после некоторого времени, приносилась бутылочка и становилось
гораздо утешнее. В этот раз вина не было, и он видимо подавлял в себе
неоднократное желание послать за ним.
- И чего она всё сердится! - жаловался он поминутно, как ребенок. - Tous
les hommes de gйnie et de progrиs en Russie йtaient, sont et seront
toujours des картежники et des пьяницы, qui boivent en zapoy... а я еще
вовсе не такой картежник и не такой пьяница... Укоряет, зачем я ничего не
пишу? Странная мысль!.. Зачем я лежу? Вы, говорит, должны стоять "примером
и укоризной". Mais, entre nous soit dit, что же и делать человеку,