"Ф.М. Достоевский. Бесы. (Роман в трех частях)" - читать интересную книгу автора

о ней вовсе. Варвара Петровна после его болезни переслала ему секретно и
анонимно сто рублей. Он разузнал однако же секрет, подумал, деньги принял
и пришел к Варваре Петровне поблагодарить. Та с жаром приняла его, но он и
тут постыдно обманул ее ожидания: просидел всего пять минут, молча, тупо
уставившись в землю и глупо улыбаясь, и вдруг, не дослушав ее, и на самом
интересном месте разговора, встал, поклонился как-то боком, косолапо,
застыдился в прах, кстати уж задел и грохнул об пол ее дорогой, наборный
рабочий столик, разбил его и вышел едва живой от позора. Липутин очень
укорял его потом за то, что он не отвергнул тогда с презрением эти его
рублей, как от бывшей его деспотки-помещицы, и не только принял, а еще
благодарить потащился. Жил он уединенно, на краю города, и не любил, если
кто-нибудь даже из нас заходил к нему. На вечера к Степану Трофимовичу
являлся постоянно и брал у него читать газеты и книги.
Являлся на вечера и еще один молодой человек, некто Виргинский, здешний
чиновник, имевший некоторое сходство с Шатовым, хотя повидимому и
совершенно противоположный ему во всех отношениях; но это тоже был
"семьянин". Жалкий и чрезвычайно тихий молодой человек впрочем лет уже
тридцати, с значительным образованием, но больше самоучка. Он был беден,
женат, служил и содержал тетку и сестру своей жены. Супруга его, да и все
дамы были самых последних убеждений, но всё это выходило у них несколько
грубовато, именно, тут была "идея, попавшая на улицу", как выразился
когда-то Степан Трофимович по другому поводу. Они всё брали из книжек, и
по первому даже слуху из столичных прогрессивных уголков наших, готовы
были выбросить за окно всё, что угодно, лишь бы только советовали
выбрасывать. M-me Виргинская занималась у нас в городе повивальною
профессией; в девицах она долго жила в Петербурге. Сам Виргинский был
человек редкой чистоты сердца, и редко я встречал более честный душевный
огонь. "Я никогда, никогда не отстану от этих светлых надежд", говаривал
он мне с сияющими глазами. О "светлых надеждах" он говорил всегда тихо, с
сладостию, полушепотом, как бы секретно. Он был довольно высокого роста,
но чрезвычайно тонок и узок в плечах, с необыкновенно жиденькими,
рыжеватого оттенка волосиками. Все высокомерные насмешки Степана
Трофимовича над некоторыми из его мнений он принимал кротко, возражал же
ему иногда очень серьезно и во многом ставил его втупик. Степан Трофимович
обращался с ним ласково, да и вообще ко всем нам относился отечески.
- Все вы из "недосиженных", - шутливо замечал он Виргинскому, - все
подобные вам, хотя в вас, Виргинский, я и не замечал той
огра-ни-чен-ности, какую встречал в Петербурге chez ces sйminairistes, но
всё-таки вы "недосиженные". Шатову очень хотелось бы высидеться, но и он
недосиженный.
- А я? - спрашивал Липутин.
- А вы просто золотая средина, которая везде уживется... по-своему.
Липутин обижался.
Рассказывали про Виргинского и, к сожалению, весьма достоверно, что
супруга его, не пробыв с ним и году в законном браке, вдруг объявила ему,
что он отставлен и что она предпочитает Лебядкина. Этот Лебядкин, какой-то
заезжий, оказался потом лицом весьма подозрительным и вовсе даже не был
отставным штабс-капитаном, как сам титуловал себя. Он только умел крутить
усы, пить и болтать самый неловкий вздор, какой только можно вообразить
себе. Этот человек пренеделикатно тотчас же к ним переехал, обрадовавшись