"Михаэль Дорфман. Мидраш о еврейском творчестве" - читать интересную книгу автора

галут, изгнание или диаспора - каждый автор описывает в индивидуальных
терминах. Нельзя не отметить и другой, неотъемлемый смысл галута, постоянно
отмечающий тексты еврейской литературы. В своем великом эссе о мессианской
идее Гершом Шолем описывает этот смысл:
"Значение мессианской идеи соотносится с бесконечным бессилием
еврейской истории в течение всех столетий изгнания, когда она была не готова
выйти на передний план мировой истории. Отсюда предварительность и
временность еврейской истории, не позволявшая целостного самоощущения.
Мессианская идея - это не только утешение и надежда. Каждая неистовая
попытка осуществить ее приводила к абсурду и открывала бездну отчаяния. Есть
нечто великое в жизни с надеждой, но одновременно и глубоко нереальное.
Личная значимость индивидуальности уменьшалась, и человек никогда не мог
полностью выразить себя, поскольку несовершенство его стараний никогда не
могло соответствовать общепринятой высшей ценности. Так мессианская идея в
иудаизме вынуждала жить в ожидании, в отсрочке, когда ничего не могло быть
окончательным и определенным, ничто не могло быть бесповоротно завершено".
[15].
Здесь Шолем описал условие, ставшее особенностью современных еврейских
писателей. Если еврейское изгнание через мессианскую идею ведет к
непреодолимому несовершенству и незавершенности в еврейской жизни,
следовательно, еврейские писатели сталкиваются с постоянным разочарованием.
Речь идет о "галуте текста", что Деррида назвал "необходимостью
интерпретации, как изгнания". Если же Шолем прав, то изгнание должно
уменьшать персональный успех, зато поощрять надежду.
Аллан Мандельбаум пишет [16]:
Diaspora,
Is still the way
of shreds and shards,
of all that frays,
discolored words,
and leaves astray,
and winds that scatter
resting birds...
Как мог, я перевел, хотя не сумел сохранить размер.
Диаспора, -
это все еще путь
из всех этих обносков,
клочков, черепков,
обесцвеченных слов,
заметенной листвы и ветров,
швыряющих обмерших птиц...Разумеется, лучше всех это выразил Кафка,
говоривший о "чистоте и красоте неудачи" [17].
Вхождение евреев в западную культурную жизнь в XIX - - начале ХХ века
совпало с ростом модернизма. Кафка, наверное, наилучший и наиболее очевидный
пример тому. Его отец отступил от иудейской традиции. Кафка рассказывает:
"[Oтец] точно освободился от необходимости выглядеть передо мной
благочестивым" [18]. Вместе с тем отец Кафки "учил иврит и идиш и легко
разбирался в новом тайном учении, в Каббале".