"Михаэль Дорфман. Башевис-Зингер: Портрет, который ни в какие рамки не укладывается" - читать интересную книгу автора

спросили, верит ли он в шейдим (древнеевр. - чертей, демонов, духов и
привидений). Писатель тогда смутился, пожал плечами и пробормотал что-то
очень еврейское, вроде бы "и да, и нет". Лишь потом, когда Башевис-Зингер
понял, что ему нечего стесняться, он отвечал на дежурный вопрос одинаково:
"Да, я верю в неизвестные силы". Трудно говорить о неизвестных силах, но
после смерти его старшего брата от сердечного приступа внезапное обретение
веры в свой талант позволило Башевис-Зингеру нарушить длившееся семь лет
молчание, преодолеть эмигрантский стресс, выйти к аудитории.
Смерть талантливого старшего брата, опекавшего его, стала для
Башевис-Зингера своеобразным катарсисом. Он освободился от опеки, от страха
необходимости писать "как надо", и понял, что можно писать как считаешь
нужным и про то, во что веришь. Было еще одно обстоятельство. В 1943 году
Башевис-Зингер отчетливо осознает, что и в Европе у него больше нет
читателя. В августе он пишет для журнала "Ди цукумнфт" ("Будущее") эссе "О
еврейской литературе в Польше", где заключает, что польского еврейства
больше нет. Одним из первых Башевис-Зингер понимает размеры катастрофы,
постигшей еврейский народ. Задолго до теологов, размышлявших о "проблемах
веры после Освенцима", писатель определяет: гетлехт он а гот, велтлех он а
велт - "по-божески не иметь бога, по-мирскому не иметь мира". Когда
Башевис-Зингер понял, что в Америке читателя у него не было, а в Европе уже
нет, он приступил к переосмыслению еврейской литературы - и ему это удалось.
Из писателя конфликтного, осужденного критиками и многими читателями, он с
годами превращается в символ, с которым мир ассоциирует еврейскую
литературу.


* * *

В начале 50-х годов ХХ века вокруг нью-йоркского журнала "Партизан
ревю" образовалась группа молодых американских евреев-литераторов,
получившая позже название "нью-йоркских интеллектуалов". Их занимал поиск
самоидентификации и самоопределения в американской художественной жизни.
Лидером кружка стал Ирвинг Хоу, тогда еще не помышлявший написать "Мир наших
отцов" - книгу в Америке хрестоматийную. Совместно с еврейским литератором
Элиезером Гринбергом Хоу осуществляет выпуск сборника "Сокровищница
идишистских рассказов". В сборник вошли не только произведения признанных
классиков - Шолом-Алейхема, Ицхок-Лейбуш Переца и Менделе Мойхер-Сфорима, но
и авторов, неизвестных за пределами круга читателей на идише. Среди них
Башевис-Зингер.
Ирвинг Хоу отметил повесть Башевис-Зингера "Гимпл-глупец" и опубликовал
ее в "Партизан ревю". Публикация сразу же принесла писателю широкую
известность среди читающей американской публики. "Нью-йоркские
интеллектуалы" Нэтан Глэзер, Ирвинг Хоу, Дэниел Белл, Ирвинг Кристол, как и
писатели еврейского происхождения Сол Беллоу, Филипп Рот, с восторгом
восприняли творчество Башевис-Зингера, определив его в свои "литературные
прадедушки". Влияние Башевис-Зингера на творчество американских
писателей-евреев представляет обширную тему для исследований. Ведь они,
блистательные нью-йоркские интеллектуалы, первое поколение родившихся в
Америке "истинных американцев", выпускники престижных университетов Новой
Англии, очень отличали себя от Зингера. Они выражали чаяния и надежды целого