"Е.В.А.Дор(Дорошкевич). Крик Дафэна " - читать интересную книгу автора

насквозь тугими острыми побегами, разворачиваясь шёлковыми блестящими
лепестками, оседая звездами росы и толстыми пушистыми шмелями, давая и давая
жизненную силу, рождая и обновляя заново. Кожа моя всё более приобретала
неуловимый оттенок, сливаясь с осенней листвой вечереющего лесного
безмолвья, и глаза начинали переливаться в темноте, включаясь в сияющий
хоровод лиц танцующих дриад и сильсов. Хлопая крыльями, гоня перед собой
теплый ночной воздух, тяжело и немного неповоротливо старая Фрийс'ха
опускалась ко мне на колени. Осторожно переступая когтистыми лапами, она
устраивалась поудобнее и начинала говорить. О том, что я, рождённая дриадой,
была утеряна для всех и всё забыла, о том, что потеряться и забыть всё
нельзя, а голос души заглушить невозможно, что суть неизменна, и рано или
поздно мы слышим её Зов. Ведь каждый, так или иначе, ищет своё единственное
зернышко истины, прорастающее и раскрывающее ответ на главный вопрос,
который задаёт Жизнь.
И становились понятны те маленькие чудеса, которые происходили со мной,
сколько я себя помнила: цветы, распускавшиеся под моими ладонями, шелестящие
длинные травы, скрывавшие меня, если я того хотела, бесчисленное количество
живых существ, всегда готовых прийти ко мне на помощь, и сам Великий Лес -
мой отец, хранитель и защитник.

Я, как ни странно, продолжала жить в городе. Окружавшие меня люди делали
вид, что ничего не происходит, пребывая в своих рутинных проблемах, думая
только о деньгах, кастрюлях и болезнях. Иногда кто-то выводил мелом на
заборе напротив моего окна что-нибудь вроде: "Динка - дикая собака!", но
крапива вырастала в одночасье, закрывая надпись, а потом ещё и зацветала
легкомысленными желто-белыми цветами, приманивая мотыльков и делая этот
самый забор похожим на длинную ситцевую занавеску.
Чем я мешала?.. Не знаю. Те, кому я помогала, леча травами и пением, сначала
плакали и готовы были руки целовать, а потом отчуждались, прятали глаза и
натянуто улыбались. Вот и дед Никодим, старый дворник, заботившийся обо мне
после "смерти" бабушки, сутулился при встрече и хмурил брови. А вчера пришел
и долго сидел во дворе, задумчиво теребя седую бороду, вздыхая и качая
головой. Так и ушёл, астматически прижимая к груди руку в незавершённом
отвращающем жесте, ничего не сказав. Чужая, и ему чужая...
- Смотрите, смотрите, опять перед её окном танцуют лазоревые бабочки.
Сколько их, сколько, наверное, целая сотня!.. Зачарованные они, что ли?..
- А вы видели старую яблоню, ту, в которую ударила молния? Знаете, она вся в
цвету, и какой аромат, боже, какой аромат!.. Кажется, наша улица вдруг стала
садом!
- У дворовой собачонки - резиновая она или как? - опять щенки. Только теперь
их двадцать, и один полосатый...
- А в соседнем районе три коровы подохли - может, кто отравил?..
Меня это не касалось, не липло. Я словно видела себя со стороны, как летящее
мимо облако... Пусть говорят. Я знала - им так легче. Но однажды прибежал
Васька, взъерошенный, злой, долго топтался на пороге и вдруг перестал быть
тем, кого я любила и берегла. Зря это было, зря. А бабушка мне говорила...
Странное человеческое чувство всколыхнулось во мне, сжимая горло и
перехватывая дыхание. Обеспокоено зашумели деревья во дворе, откликаясь на
мою боль. Я будто вернулась в свою прежнюю, некогда беззаботную жизнь и
поняла, что она не исчезла, не стёрлась, она есть как и прежде, но где-то