"Е.В.А.Дор(Дорошкевич). Крик Дафэна " - читать интересную книгу автора

цвела зима.
Дрожь вдоль спины, классические, почти обязательные следы от ногтей на
плечах, давящее прикосновение гладких бёдер, обхвативших, поймавших меня в
неразрывное кольцо. Крошечная снежинка на её левой груди - оживающая
татуировка - вздрагивающая лучиками в такт нашим движениям. Блестящие
волосы, змейками расползающиеся по подушке. Вдруг отрезвляюще спокойный
голос - ну, что ты так навалился, мне же тяжело! - и рука, тянущаяся за
сигаретой.
Вспоминая, я засмеялся. Какой же я был дурак! Что ж, за что боролся - на то
и напоролся. Это позже я понял, что, как правило, что хочешь, то и получишь,
что ищешь, то обязательно и найдёшь. Рано или поздно. Так или иначе.
Мы зачастили в театры и на выставки, в клубы и на тусовки. Я почти не
посещал лекции, я принадлежал ей днём и ночью, следуя любым её прихотям и
капризам. Она научила меня не терять голову в драке и совершенно не
заботиться ни о чём в ночных безумствах. "Чувствовать себя подмятой - без
сонетов - напором страсти... Быть мишенью рук грубых, быстрых... Ласки ж
грустные меня не воспламеняют*..." - шептала-цитировала она, вздрагивая подо
мною. Я прерывал её, как она того и просила, грубо, утверждающе, входя в неё
раз за разом. Моя душа была подмята, как и её тело, и хотела неизвестно
чего - боли? хохота? вечного оргазма? - чем хуже было, тем было лучше. В
поисках острых ощущений мы записались на запрещённые занятия по тай'джийдо,
где обучались смертельному стилю - бою без правил и на поражение. Это
добавило мне уверенности и незапланированного цинизма. Я сменил друзей и
распорядок дня. Однажды Люсинда заявила, что я не должен якобы бросать
институт. Вроде кто-то сказал ей, что философ-историк - это звучит тоже
гордо. Я пожал плечами и экстерном сдал все экзамены за второй курс. Весь
последующий месяц мы не вылезали из её спальни, куря траву, изучая Кама
Сутру и умопомрачительно экспериментируя. Но всё когда-нибудь заканчивается.
Рано или поздно. Так или иначе. Впрочем, я опять не заметил, как и когда
наступило начало конца. Зима не может длиться вечно. Нельзя бесконечно
наслаждаться хрустальным совершенством построения логических отношений.
Холод обжигает так же, как и огонь. Огонь её сердца пылал синими всполохами
и не давал живительного тепла.
Как-то раз ночью мне приснилась Динни. Солнечным утром, плывущим под шум
июльского леса, под аккомпанемент комариного оркестра и перекатывающийся
шорох трав она сидела на холме и, подперев ладонью локоть, ела абрикос,
аккуратно откусывая по крошечному кусочку, так как оранжевая ранка тут же
начинала обильно сочиться влагой. Она не видела меня, а я никак не мог
взобраться к ней, вдруг став опять маленьким и одиноким, раз за разом
съезжая по пологому склону, как будто специально облитому чем-то скользким.
Вроде бы, я кричал, но сон в моём варианте превращался в немое кино. Я всё
равно кричал, чувствуя, что сейчас произойдёт нечто ужасное, непоправимое.
Оно не заставило себя ждать: на очередном неуклюжем пируэте, глянув вверх, я
обнаружил вместо Динни сосредоточенную Люсинду, методично обсасывающую
крупную чёрную косточку. У косточки медленно отросли шесть когтистых лапок и
пара жёстких крылышек. Не обращая на это внимания, девушка закончила трапезу
и, привстав с травы, подбросила новоиспечённого жука в небо. Тот взмыл в
воздух и, басовито загудев, унёсся прочь. Люсинда облизнулась и пристально
посмотрела на меня, обнажая в улыбке мелкие острые зубы.
Я проснулся с криком, который, я думаю, услышали далеко вокруг. Люсинда