"Е.В.А.Дор(Дорошкевич). Крик Дафэна " - читать интересную книгу автора

мной не играл, никогда не хвалил, впрочем, и не ругал тоже, только однажды,
столкнувшись в дверях, досадливо смерил взглядом и процедил сквозь зубы: "И
в кого такой конопатый уродился, будто и не мой..." Протянул руку, но так и
не дотронулся. Каждый день я тихонько устраивался в уголке и незаметным
рыжим гномиком наблюдал за огромным силуэтом, жившим в кресле у окна.
Отчуждение между нами росло и вскоре стало непреодолимым. Когда мне
исполнилось пять лет, отец ушёл из моей жизни, и я ещё очень долго не мог
приблизиться к высокой отполированной спинке, из-за которой, как мне
чудилось, вот-вот покажется он. Став немного старше, я сформулировал-таки
вопрос - где отец? - но так и не осмелился задать его. Маялся около матери,
с опаской вышагивал вкруг неё, откладывая и откладывая момент истины. Таким
образом, протянул почти три года, а когда всё же промямлил что-то,
оборвавшееся на высокой ноте, она, отяжелев фигурой и вмиг став потерянно
безликой, уплыла куда-то вглубь дома, забывая закрывать за собой двери и
оставив на столе безнадёжно остывающий чай. Ещё через два года мне случайно
попалась на глаза свадебная фотография улыбающейся пары: в невесте я узнал
маму, а вот жених... Высокий тёмноволосый мужчина не напоминал мне ни-ко-го,
не говоря уже о моём отражении в зеркале, и уж тем более никак не
ассоциировался с детскими страхами и мечтательными ожиданиями, пережитыми
мною в далёком углу одиночества. И, в конце-то концов, какая разница - умер
он или продолжал где-то своё неведомое существование, счастлив ли был в
новой семье или в новой жизни?.. Для меня отец исчез навсегда. Вместе с
вынесенным на помойку креслом и позже тайком сожжённой фотографией.
Но свою роль он сыграл окончательно и бесповоротно - я замкнулся, начал
сторониться сверстников. Тогда же начались мои побеги в лес, в котором я
пытался спрятаться, прежде всего от самого себя. Городской парк одной
стороной переходил в лесной массив, где строгие английские лужайки
постепенно зарастали лопухами и репейниками. Юные мамаши с колясками туда
уже не догуливали, уступая эстафету рьяным собачникам и скучающим
мальчишкам. У меня была своя личная тропа, едва различимая среди травы,
ведущая в сказочный мир шепчущих великанов. Я напрочь отказывался называть
это место дубовой рощей. Кто бы говорил!.. Любой, соизволивший услышать, как
переговариваются деревья, соприкасаясь в вышине ветками, согласился бы со
мной, не раздумывая. Я не представлял для исполинов опасности, копошась
где-то далеко внизу вместе с жуками и полёвками. Воспоминания леса были
пропитаны солнцем, утоптанная труха в дуплах и на лесной тропинке пахла
земляной влагой и муравьями... Мои ощущения были сумбурными. Однако сильнее
прочих помнился аромат дикой сирени, распускавшейся с щедростью и напором
хмельного лета. Её было неисчислимое множество на дальних заливных лугах за
рощей, и с холма она смотрелась бело-розовым океаном, изрезанным изумрудными
течениями колеблющейся листвы. Аромат сирени... Чуть горький, чуть сладкий,
в меру густой, в меру лёгкий и никогда ненадоедающий. Твой запах, Динни.

Ещё один лист развернулся, глянцево упругий, весь покрытый сеточкой
прожилок, как будто исписанный замысловатыми иероглифами истории моей жизни.
Однажды я заблудился, как говорится, в трёх деревьях. Знакомое вдруг разом
обернулось чужим и неприветливым, налетел ветер, небо затянуло тучами.
Тропинки назад больше не существовало. Дубы сгрудились вокруг, впервые
враждебно потряхивая ветками, и прицельно, больно, предательски сыпали
сверху желудями. Мой крик утонул в надвигавшемся шуме дождя. Я готов был