"Юрий Домбровский. "и я бы мог..."" - читать интересную книгу автора

наследники свезли остатки пушкинских бумаг, было много закоулков, кладовых,
чердаков, и в них десятилетиями нарастали завалы старой мебели, бумаг,
портфелей, ящиков, сундуков. В одном из таких ящиков лет восемьдесят
хранились тетради истории Петра. И хотя были они никому не ведомы, но нельзя
сказать, чтобы их уж вовсе не трогали. Отнюдь! "Наталья Ивановна Гончарова
(племянница Натальи Николаевны Пушкиной) обратила внимание на исписанные
листы, которыми была устлана клетка с канарейками... Тогда только и был
обнаружен в кладовой затерявшийся ящик, оказавшийся в уже раскрытом виде, с
бумагами, погрызенными мышами, и очевидно, что часть их уже уничтожена".
Можно себе представить, что профессору Попову, которому первому пришлось
заниматься "Историей Петра", не очень легко дались приведенные выше строчки.
Ведь часть тетрадей "Истории Петра" так и пропала, разойдясь по канареечным
клеткам да мышиным гнездам. Но как бы там ни было, портфель с пушкинскими
документами наконец обретен (в третий раз!) за шкафом, а документы принесены
в Государственную библиотеку имени Ленина.
Документов много. Сто. Были они завернуты в затрепанную газету такой
ветхости, что, увидев ее на следующий день, Цявловский гневно воскликнул:
"Ведь так он мог и все растерять по дороге!" Принес эти бумаги внук поэта
Григорий Александрович Пушкин, человек уже немолодой, но отлично
сохранившийся. Его военная выправка видна даже на фотографии. Как и его
отец, он пошел по военной линии и в свое время дослужился до подполковника.
В советское время работал в отделе рукописей Библиотеки имени Ленина, но в
самих рукописях разбирался, видимо, мало. "Здесь автографов деда нет, -
сказал он. (Их оказалось семь.) - Здесь всякие хозяйственные бумаги".
Гвоздем этих хозяйственных бумаг был следующий документ:

"БИЛЕТ

Сей дан села Тригорского людям: Алексею Хохлову росту 2 арш. 4
вер., волосы темнорусые, глаза голубые, бороду бреет, лет 29, да
Архипу Курочкину росту 2 ар. 3 1/2 в., волосы светло-русые, брови
густые, глазом крив, ряб, лет 45, в удостоверение, что они точно
посланы от меня в С. Петербург по собственным моим надобностям, и
потому прошу господ командующих на заставах чинить им свободный
пропуск. Сего 1825 года, ноября 29 дня. Село Тригорское, что в
Опоческом уезде.
Статская советница Прасковья Осипова" {*}

{* Сб. "Звенья", т. 3-4, 1934, стр. 146.}.

Ниже сургучная пушкинская печать. Профессора посмотрели, подивились,
как мог такой неинтересный хозяйственный документ из соседнего поместья
попасть к Пушкину. Зачем? Документы отослали в Ленинград, и тут Л. Б.
Модзалевский сделал ошеломляющее открытие: "Слушайте, да это же пушкинский
автограф! " Тогда и выяснилось, что билет с начала до конца написан Пушкиным
и что голубоглазый темно-русый двадцатидевятилетний крепостной помещицы
Осиповой Хохлов Алексей и есть он сам, Пушкин. А Архип тоже числится в
ревизских сказках. Это тот садовник Архип Кириллович Курочкин, которого
Пушкин посылал в Тригорское за забытыми там пистолетами, когда за ним
прискакал нарочный от псковского губернатора ("Пистолеты-то, маленькие