"Юрий Домбровский. "и я бы мог..."" - читать интересную книгу автора

второй прибыл в Петербург в двенадцатом часу дня 27 ноября. От этих
фельдъегерей по пути их следования и узнавали неофициально о смерти
Александра. Таким образом до Пушкина весть о смерти царя легко могла дойти
29 ноября" ("Литературное наследство", э 16-18, стр. 1170).} В этот рассказ
верили. С. А. Соболевский, опубликовавший его в э 7 "Русского архива" за
1870 год, был близким другом Пушкина и, конечно, многое о нем знал.
Имеются и варианты: Пушкин поехал в Петербург после известия о смерти
императора затем, чтобы "узнать положительно, сколько правды в носящихся
разнородных слухах, что делается у нас и что будет...". Ехал он, "рассчитав
время так, чтобы прибыть в Петербург поздно вечером и потом через сутки же
возвратиться. Поехали; на самых выездах была уже не помню какая-то дурная
примета... Вдруг дядька указывает с отчаянным возгласом на зайца, который
перебежал впереди коляски дорогу" (В. И. Даль, в записи Л. Майкова).
О зайце рассказывает также соседка Пушкина по имению М. И. Осипова. И
наконец, со слов брата Пушкина Льва Сергеевича (Левушки) декабрист Н. И.
Лорер (только тут заяц превращается в попа).
"Да не было тут зайцев! Не было ни зайцев, ни попов, - говорил нам,
студентам Высших государственных литературных курсов, а короче - ВГЛК,
почтеннейший и ученейший Мстислав Александрович Цявловский и, распаляясь,
даже повышал голос. Видимо, ему эти несчастные зайцы изрядно потрепали
нервы. - Не требовался тут косой - вот его и не было. Не собирался Пушкин
покидать Михайловское".
Мстислав Александрович - львиная грива, безукоризненной чистоты
воротничок, суровый взгляд из-под очков и добрейшее сердце - о Пушкине знал
буквально все. На его лекциях мы действительно испытывали эффект
присутствия, чувство того, что Пушкин вот здесь, рядом с нами. Но в этом
случае мы с ним не согласились.
Хорошо, а свидание Пушкина с Пущиным в январе 1825 года в Михайловском,
спрашивали мы его, а стихи, посвященные Пущину, - "Мой первый друг, мой друг
бесценный..."? Так неужели и тогда Пушкин не спросил друга о тайном
обществе? Ну да, Пушкин спрашивал, а Пущин отмалчивался. Причины объяснил
сам Пущин: "Я уже не решался вверить ему тайну, не мне одному
принадлежавшую, где малейшая неосторожность могла быть пагубна всему делу.
Подвижность пылкого его нрава, сближение с людьми ненадежными пугали меня".
Но ведь эти строчки относятся еще к первым послелицейским годам, с тех пор
прошло шесть лет, и каких лет! Разве Пушкин не доказал на деле свою
стойкость? "Нет! - отвечал Мстислав Александрович. - Ничего он не доказал.
Разговор о тайном обществе, конечно, возник, но тут же и кончился. Да и
Пушкин ни на чем особенно не настаивал, ведь он сам сказал: "Впрочем, я не
заставляю тебя, любезный Пущин, говорить. Может быть, ты и прав, что мне не
доверяешь. Верно, я этого доверия не стою, - по многим моим глупостям". И
тогда - "молча, я крепко расцеловал его". Вот и все. При чем же тут заяц?
Нет тут места для зайца!"
А примерно года через два Мстиславу Александровичу пришлось свое мнение
переменить. Он присутствовал при разборе остатков вновь открытого
пушкинского архива. В нем были бумаги хозяйственные - доклады управителей, -
бумаги исторические (указ Пугачева, копия рапорта о взятии Арзрума, счета,
планы). Судьба этой части архива примечательна: его теряли, снова находили и
снова он проваливался сквозь землю, чтобы возникнуть через десятки лет на
том же самом месте. В старом помещичьем доме на станции Лопасне, куда