"Юрий Домбровский. Рассказы об огне и глине" - читать интересную книгу автора

все белейшие, ломкие от крахмала и свежести воротнички, - все благоуханные,
словно облитые солнцем золотые флеры и вуали, - словом, резкая
мужественность и тончайшая женственность, напор и кокетство, мужская сила и
женская слабость, - все пошло на приступ стола редактора. Недоумевали,
негодовали, спрашивали и иронизировали.
- Для чего же тогда вы выдаете свои ведомости? - спрашивала одна.
- Что же, Москве, что ли, прикажете о нас писать? - спрашивал один.
- Да, если бы это было в Москве, давно бы все газеты...
Александр Иванович смотрел на них из своей дубовой крепости и спокойно
отвечал:
- Ну, что вы, месье, мадам, разве я против? Я не враг родного города.
Вот все руки не доходили, а раз так, то сегодня же пошлю к вам одного
профессора словесности.
- Не надо нам вашего профессора, - отрезали ему, - только Николая
Александровича Добролюбова.
Тут Александр Иванович, верно, несколько не то что заколебался, а
просто немного посомневался: можно ли?
- Господа, - сказал он, - но это же дело важное, нужно авторитетное
слово ученого, а Николай Александрович все-таки семинарист.
- Ну что ж, - сказали ему (господа и дамы, князья и княгини, помещики и
помещицы), - хоть и семинарист, но нам никого, кроме него, не нужно.
- Но, господа, господа, - продолжал вбивать свои деревянные гвозди
редактор, и тогда вдруг затрясся и забрызгал слюной над ним некто очень
видный и сановитый, весь в орденах, и хотя за солидностью, параличом и
полной неспособностью в спектаклях не участвовавший, но имеющий в них,
видимо, все-таки какой-то свой сокровенный интерес.
- Ведь бесплатно, бескорыстно, безвозмездно, исключительно в пользу
неимущих, по закону христолюбия, - орал он. - Вон когда у вас на ярмарке
этот галах чумазый сабли глотал да угли пожирал - вы о нем писали, а тут,
когда участвуют, и кто? кто? Ее сиятельство, его сиятельство, его
высокопревосходительство г-н Улыбышев...
И сизомордый редактор, с коком на гладко вылизанном черепе - если не
сам Собакевич, то уж безусловно родной брат его ("От вашего жильца так и
разит Полканом", - сказал как-то Лаврский и сморщил нос), вызвал через
посыльного Николая и сказал ему:
- Полтораста строк в ближайший номер. И хвалить. Обязательно всех
хвалить! А опять такое будет, хоть святых вон выноси. А о княгине Марье
Алексеевне особенно напишите, чтоб не говорила после.
- Понятно, - сказал Николай и вышел.
До площади он дошел в самый нужный час. Благородное собрание горело.
Оно было окутано сырым, едким дымом. Огонь не показался еще, только внутри
происходила начальная черновая работа пожара. Какие-то серые существа, то ли
великаны, то ли карлы, расчищали место для огня - крушили перекрытия ломами,
вздымали паркет, расшатывали балки. Работа шла по всем комнатам и этажам. И
вот дым уплотнился и набух бурым багрянцем. Затрещали, застреляли доски. Из
окон вылетела стая черных нетопырей. Они взмыли вверх и медленно,
ястребиными кругами заплавали над толпой.
Это пожар добрался до библиотеки и стал листать книги и газеты. Кто-то
огромный, веселый, рыжий устроился возле окна и, грохоча, швырял в толпу
охапки огня и метал головни. Волга вдруг помрачнела, почернела,