"Юрий Домбровский. Только одна смерть" - читать интересную книгу автора

спрашивал: "Когда ты придешь? Ты не задерживайся! Васек обещал прийти!
Пойдем куда-нибудь". Всего этого я, повторяю, никак не ожидал, и все это
меня очень радовало. Я ведь никак не мог позабыть его первые слова "о той
стороне". Ту сторону ненавидел и я, и то, что она существует рядом с моей
стороной и даже не рядом с ней, а внутри ее, как матрешка в матрешке или вот
- как спириты помещают свое четвертое измерение в глубине наших трех, было
для меня порой совершенно нестерпимо. Нестерпимо до безумия, до крика, до
воя. Но ведь то я, а то Женька. Поэтому я повторяю - я искренне порадовался,
что все в порядке. Особенно у меня не выходило из сознания первое
впечатление от Женьки, те его страшные, расширенные, лунатические зрачки -
зрачки человека, всматривающегося в темноту.
Но месяцы слагались в год, семейное счастье текло, продолжалось,
умножалось, обрастало посудой, чешским хрусталем, важными знакомствами. И
вот жену отвезли в роддом, и я окончательно перестал думать о Женьке. А
потом мы по какому-то поводу разругались, так переругались, что даже
перестали здороваться. Вот и все.

Прошел еще год, и однажды я проснулся от крика. Что-то творилось по ту
сторону коридора: летели стулья, что-то дребезжало, что-то разлеталось
вдребезги. Я по-настоящему испугался, я ведь знал, что для той стороны
значит ее хрустальная горка: она - все: она дороже жизни, чести, всего
человечества.
Я вскочил на ноги и прижался ухом к двери. И вдруг я услышал голос
Женьки: "Да я тебя, такую..." - и он прибавил еще что-то нехорошее. Но тут
взревел отец жены, дверь распахнулась, на пороге показался Женька, он был в
одной рубашке, рукав висел, даже при очень слабом свете было видно, какое у
него лицо, как прыгают губы. Рядом стояла жена, и руки ее были прижаты к
груди. "Ради Бога, только ради-ради Бога", - казалось, говорили эти
умоляющие руки. А сзади глядела медведица с каменным подбородком и тоже
дрожала. И подбородок у нее был уже просто бабий, а не каменный и не
медвежий. Это меня удивило, я тогда еще не знал, что этот человек абсолютной
бесчувственности, безжалостности, обладающий железной властью, теряется при
первой же опасности.
Женька стоял в дверях высокий, белый, с растрепанными волосами, похожий
на ангела со стен собора: рукава его висели, лицо его было иссиня-крас-ным,
багровым. Он рванулся, хотел что-то сказать или сделать, но вдруг сильно
вздохнул и стал клониться к дверному косяку. Его сразу подхватили и утащили
в комнату.
Утром он на работу не пошел, а днем, когда дома никого не было, вдруг
зашел ко мне.
- У тебя нет ли чего-нибудь почитать, старик? - сказал он, смотря не на
меня, а на полки. - Не пошел на смену, голова что-то разболелась.
И выбрал у меня книгу - Сетона-Томпсона "Лоббо - король Курумпа".
Это книга про волка.

Ну а потом опять все наладилось за белыми закрытыми дверями, и раз там
даже раздалась гитара. Только та сторона еще больше ощерилась - замками,
цепочками, крюками, крючками, палками. Дверь в комнаты теперь запиралась,
даже когда хозяйка выходила, ну, например, в ванную. И Ира тоже, приходя с
работы, прошмыгивала мышкой, мышкой, мышкой. Только, кажется, тесть