"Юрий Домбровский. Только одна смерть" - читать интересную книгу автора

медведицу!).
И снова куда-то пропадал. Он был весь в движении, в кипении, в заботах,
относящихся отнюдь не к свадьбе и торжеству этого дня, а к чему-то еще
другому, непонятному. А потом он вообще исчез. Уже гости сели за стол и
бутылки откупорили, а его все не было. Теща с мужественным каменным
подбородком сидела прямая, бледная и негодующая, мать жениха ее уговаривала,
и невеста то и дело вставала и выходила в коридор, чтоб отереть слезы.
Никто, однако, не показывал, что свадьба с каждой минутой летит черт знает
куда и что это все творится почти по Гоголю. Наоборот, все держали себя так,
как будто ничего не случилось. "Жених? Да он сейчас придет! Это его мать
послала за..."
Жених пришел не сейчас, а примерно через час, когда уже и шампанское
раскупорили. Он был сильно навеселе, глаза блестели, галстук он сорвал, как
вошел, ворот расстегнул (жарко, мать!). Чеканным шагом - ну прямо так, как в
кинофильмах снимают свадьбу во дворце брачующихся, подошел к невесте, обнял
ее, бледную, завитую, всю скатанную из тафты и белого шелка, поцеловал и
державно сел рядом во главе стола. И сразу начался шум, смех и поздравления.
"Кипенье пенистых бокалов". "Горько, горько!" - кричал кто-то. Обе мамы
сразу встали и с двух сторон побежали к молодым - обе с предупредительной
целью. Пить жениху можно было сейчас только с опаской, уж до того нехорошо
блестели глаза! Невеста то сияла, то плакала. И никто не мог догадаться, где
жених блуждал столько времени. И только я понимал все и клял самого себя.

А впрочем, и я был не особенно виноват. Ведь получилось вот что. Меня
послали докупить еще две бутылки шампанского. И тут, около одного из
проходных дворов, я повстречал Женьку. Он стоял в группе ребят и хохотал. И
все хохотали тоже. "Старик! - крикнул он мне отчаянно весело - я подошел. -
Дай сотню, надо ребят угостить." Я дал. Он передал бумажку кому-то из
товарищей и наказал: "Дуй в гастроном, на все - водку, а закуска вот".
Закуску он стащил со свадебного стола, и она у него в газете за пазухой.
"Слушай, Женька, - сказал я. - Не вышло бы чего? Там ведь гости, а ты тут
набираешься, а, Женька?" Он усмехнулся как-то очень скверно и криво. "А это
тебе не гости? Я с ними вырос, а вот никого позвать туда нельзя. Мать ни в
какую. Не та сторона, понимаешь?" "Да ты что? - спросил я, присматриваясь, -
ты уже того?" "Сто грамм, - ответил он мне. - Вот ребята поставили, а я их
туда не могу и позвать. - И скрипнул зубами. - Не та сторона, черт ее
побери".
Вот почему запоздал Женька, вот почему у него так блестели глаза.
А ребята были те самые, что принесли мне Крака.

А потом молодые стали жить-поживать да добра наживать. Тихо, мирно, в
любви да согласии. Этого я, признаться, никак не ожидал. Наверное, с ними
провели какую-нибудь воспитательную работу. Встречаясь со мной, Женька
кланялся чинно, вежливо, а главное - молча. Молча подавал руку дощечкой и,
раз поздоровавшись, больше уже не разговаривал и называл не "старик", как
раньше, а по фамилии. В комнату мою не заходил, даже чтобы попросить книжку
и то не заходил. Работал старательно и, кажется, посменно. Приходил,
переодевался и шел с женой в кино или театр. Жена тоже где-то работала, и,
когда он был дома, а она на работе, он часто бегал ей звонить. Однажды мы
стояли рядом в разных кабинах в переговорном пункте, и я слышал, как он