"Вадим Долгов. Быт и нравы Древней Руси (Загадки и Коды Древней Руси) " - читать интересную книгу автора

закреплено церковным законодательством "по факту". Об этом косвенно
свидетельствует использование при кодификации соответствующего термина,
имеющего, безусловно, местное происхождение.
1 Экзогамия - запрет на брак внутри группы. В данном случае - внутри
своего рода.
Известный фольклорист XIX в. А.Н. Афанасьев на основе анализа
этнографических данных пришел к выводу, что сексуальное влечение, любовь
воспринималось русским народом как некая внешняя природная или мистическая
сила, охватывающая человека. "Весь внутренний мир его представлялся не
свободным проявлением человеческой воли, а независимым от нее, привходящим
извне действием благосклонных или враждебных богов. Всякое тревожное
ощущение, всякая страсть принимались младенческим народом за нечто наносное,
напущенное, какой взгляд и доныне удерживается в массе неразвитого
простонародья: пьет ли кто запоем, пристрастился ли к игре, страдает ли
душевной болезнью - все это неспроста, во всем этом видят очарование.
Чувство любви есть также наносное; те же буйные ветры, которые пригоняют
весною дождевые облака, раздувают пламя грозы и рассыпают по земле семена
плодородия, - приносят и любовь на своих крыльях, навевают ее в тело белое,
зажигают в ретивом сердце. Кто влюблен, тот очарован".
Представление о том, что традиционной культуре совершенно чужда любовь
в современном смысле слова, не вполне верно. Верно лишь то, что
одухотворенное сексуальное влечение осмыслялось в иных терминах. Для
простонародной культуры XVIII-XIX вв., сохранившей традиционный древний
взгляд на многие стороны жизни, ключевыми понятиями для описания любовной
страсти были: "жалость к...", "тоска по...", "горение сердца" и пр.
Считалось, что любовь, как сверхъестественная "одержимость", может быть
вызвана магическими средствами - заговорами-присушками. Интересный материал
для понимания характерных черт полового влечения и чувственной любви в
народной культуре дан в книге Е.Б. Смилянской, посвященной исследованию
народной религиозности в России XVIII в. В протоколах допросов Московской
синодальной конторы сохранился рассказ нижегородской крестьянки Авдотьи
Борисовой о ее любви к сыну сельского писаря Степану Борисову: "Тому года с
три незнамо с чего стало ей очень жаль тоя деревни крестьянина... Степана
Борисова, и всегда б на него, Степана, она смотрела, а когда ево не видит,
то бывала ей великая по нем тоска".
Кроме того, впоследствии у названного Степана был обнаружен заговор, в
котором колдовская формула была построена как призвание телесного и
"сердечного" (душевного) огня: "И так бы горела-кипела у рабы Авдотьи об
рабе Степане тела бела и ретиво серьца, и ясны очи денна полденна, нощна и
полнощна, утренней зари и вечерной" и т. д. Если сопоставить текст заговора
с данными лингвистики, согласно которым древнеримский бог любви Купидон и
славянский Купало восходят к одному древнему индоевропейскому корню "куп",
обозначающему кипение/жар, то образная система приведенного фрагмента
выглядит весьма архаично.
Книжная культура предлагала свой вариант олицетворенного соблазна,
извне действующего на сознание человека. Подробный "портрет" его содержится
в "Житии Андрея Юродивого", произведении, которое было переведено на русский
язык с греческого не позднее начала XII в. Об огромной популярности "Жития"
свидетельствует большое количество древнерусских списков. Таким образом,
начитанный человек мог увидеть "блудного демона" глазами Андрея. Демон этот