"Вадим Долгов. Быт и нравы Древней Руси (Загадки и Коды Древней Руси) " - читать интересную книгу автора

мученическыа раны и венец исъповеданиа, яко победитель и храборъ (рыцарь)
Христов".
Былинная ведьма Маринка тоже пытается залучить к себе Добрыню
различными нечестными (на сей раз колдовскими) способами: вырезает из земли
его следы и жжет их в печи на огне, в результате чего богатырь теряет
аппетит и сон и сам приходит к Маринке, которая превращает его в гнедого
тура. Только хитрость и помощь матушки помогают ему вернуть человеческий
облик и наказать колдунью.
И в том и в другом случае влюбленные женщины не вызывают ни малейшего
сочувствия со стороны рассказчика - желания их нечисты и действия враждебны.
Мужчина если и делает ответные шаги, то неволей. А если он достаточно стоек,
как преподобный Моисей, то держится до победного конца, не дает "победить"
себя "похотью женскою". Образ Маринки роднит с образом мучительницы Моисея
еще и то, что обе они - представительницы некого "чужого" мира. В "Патерике"
в роли похотливой фурии выступает полячка, а былинная Маринка часто
отождествлялась с мифологической Мореной - воплощением смерти и
потустороннего царства. По-видимому, в данном случае мы имеем дело с
пережитками страха перед женщиной, характерными для многих первобытных
обществ, в которых, по словам этнолога и сексолога И.С. Кона, дело обстоит
следующим образом: "Поскольку жена происходит из чужого рода или общины, ей
приписывается в лучшем случае сомнительная верность, а то и прямая
враждебность. Женщины описываются как чуждые, опасные существа, нередко даже
как колдуньи. Например, папуасы энга на Новой Гвинее прямо говорят, что они
"женятся на своих врагах"; жена из чужого рода всегда остается чужим
человеком, носителем угрозы".
Таким образом, отношение к женщине в ее сексуальной ипостаси в
древнерусской ментальности характеризуется представлением о ее особой
иррациональной, с точки зрения средневекового сознания, притягательности и
пугающей власти в половой сфере. Она мыслится вместилищем таинственной,
часто враждебной силы полового влечения. На мужчину возлагается обязанность,
обусловленная его ведущим положением в обществе, вводить эту слепую силу
женского естества в рамки. В противном случае все может сложиться как у
летописных гилийцев. Об этом таинственном народе со ссылкой на византийского
хрониста Георгия Амартола рассказывается в начальной части ПВЛ: "Жены в них
орют зиждют храми и мужьская дела творять, но любы творять елико хощеть, не
въдержаеми от мужий своихъ весьма ли зрятъ". То есть, взяв на себя
исполнение мужских обязанностей, они лишили мужей права на контроль и в
полной мере отдаются велениям своей женской натуры (в понимании летописца):
"любы творят елико хощеть".
С описанным комплексом представлений тесно связан двойной стандарт,
существовавший в древнерусской половой морали, то есть различные нормы
сексуального поведения для мужчин и женщин. Ввиду того, что женщины
мыслились более подверженными сластолюбию, нормы их поведения были строже.
Устав Ярослава предусматривает в случае измены мужа судебное наказание
(какое не сказано, но, принимая во внимание общий дух Устава, можно
предполагать, что вряд ли очень суровое), а измена жены, или только
подозрение в измене, влекла за собой развод. Статья 5 Устава предписывает:
"Аще же девка блядет или дитяти добудет оу отца, оу матери или вдовою,
обличивше, пояти ю в дом церковный".
Интересен в связи с этим анализ инвективной лексики, языка ругательств.