"Хаймито фон Додерер. Окольный путь" - читать интересную книгу автора

когда Инах узнает свою дочь, столь постыдно превращенную в скотину, -
узнает, читая буквы, которые она копытом чертит на песке, и в новом
зверином обличье вновь обнимает ту, которую уже считал потерянной, -
публика опять была искренне растрогана.
Но вот, с необыкновенной легкостью спорхнув с высоты примерно
четвертого этажа, появляется Меркурий. (Одна из молодых провинциальных
барышень сразу же охотно вызвалась исполнять эту роль, не побоявшись в
такой мере довериться театральной машинерии.) Он опускается на утес рядом
с многооким чудовищем. И пока оркестр во множестве вариаций сопровождает и
развивает усыпляющую мелодию его флейты-сиринги, в другом углу обширной
сцены представляют - для того опять должен был служить все тот же Пеней,
хотя поэт имел в виду совсем другую классическую реку, - историю
сотворения пастушеской свирели Паном, которого нимфа однажды тоже оставила
с носом, после чего опечаленный бог соорудил себе из тростинок инструмент
и стал утешаться игрою. Этим рассказом хитрый Меркурий пытается усыпить
неумолимого и многоокого стража Аргуса. Благодаря этому молодая дама,
изображавшая наверху Меркурия, могла, по видимости играя на флейте - на
самом деле, разумеется, играл музыкант в оркестре, - наивыгоднейшим
образом показать свое актерское искусство, выразительными жестами она как
бы рассказывала Аргусу обо всем, что происходило тем временем на берегу
Пенея.
Умерщвление Аргуса Меркурием с помощью серповидного меча - при этом с
утеса лилось столько крови, сколько может вместить в себя изрядная винная
бочка, - произвело в публике сильнейший эффект. Когда же наконец телица,
на которую Юнона наслала безумие, громко мыча, обошла весь круг земной,
покамест не достигла Нила (освещенного теперь во всей своей перспективе),
где "согнула колена у брега... и улеглась, запрокинув упругую выю"; когда
наконец Юнона со своей высоты подала знак к прощению, то зрители с большим
нетерпением воззрились на сцену, ожидая обратного превращения этого милого
животного в еще более милую деву, какую они видели в начале пиесы:

И лишь смягчилась она, та прежний свой вид принимает,
И пропадают рога, и кружок уменьшается глаза,
Снова сжимается рот, возвращаются плечи и руки,
И исчезает, на пять ногтей разделившись, копыто.
В ней ничего уже нет от коровы, - одна белизна лишь.

В этом образе она под конец и явилась, после того как ловко скинула с
себя одну за другой звериные шкуры, становившиеся все тоньше и тоньше, и
одновременно понемногу распрямляясь (в этот костюм, похожий на легко
отпадающие шкурки луковицы, актрису облачили за сценой в то время, когда
публика напряженно следила за Меркурием). Самыми последними опали уже
только прозрачные покрывала, и хорошенькая, чуть полноватая девушка стояла
теперь на берегу Нила почти без одежд, вместо платья окутанная высочайшими
и всеобщими громовыми аплодисментами, каковые в этот миг были наверняка ей
дороже самого роскошного наряда.


В просторной, но низкой зале, находившейся на той стороне образованного
дворцовыми зданиями четырехугольника, к которой непосредственно примыкала