"Хаймито фон Додерер. Окольный путь" - читать интересную книгу автора

немецком враче, естествоиспытателе и мыслителе. Пляйнагер раскрыл том на
странице 154-й, и, к величайшему изумлению графа, они прочитали небольшой
отрывок об отчаянии и самоубийстве. Среди прочего там говорилось:
"Многословие не есть дар божий, ибо сам господь немногословен. А посему
тем, что не свойственно господу, он не наделяет и нас. Посему краткость
речей Христа и апостолов его есть признак того, что природе любезна
краткость. Ибо тот, кто повелел брачующимся не медлить с ответом "да" или
"нет", тот и в прочих случаях отвечал неизменно кратко. Тот, кто знает, в
чем мы имеем нужду прежде нашего прошения у него, не желает ни
многословной болтовни нашей, ни речей или риторики. Ибо вещи сии
проистекают не из свойств истинно человеческих, а проистекают толико из
отчаяния".
На Мануэля словно хлынул поток, смывший все: званый вечер у маркиза
Аранды, "музей" ученого патера Кирхера, разговоры, которые графиня Парч
когда-то на бале у княгини Ц. вела с маркизом де Каурой, - сплошь суетные
излишества, которые каждый полагал необходимыми; графу же показалось ныне,
что ему, как в просвете, открылся некий новый мир, озарив его душу и все
вокруг необыкновенным сиянием.


Время от времени между занятиями Мануэль виделся с навещавшим его
Игнасьо.
Юный Тобар прекрасно чувствовал, что с Мануэлем происходит какая-то
перемена, однако для него, близкого друга, явственна была и зыбкость,
неустойчивость этой перемены, мучения бредущего впотьмах, когда блеснувший
было луч света вдруг гаснет. Замкнутость Мануэля не допускала никакого
разговора о делах столь сокровенных, да, пожалуй, и человек менее чопорный
счел бы таковой невозможным. И хотя Игнасьо хорошо знал надежнейшее, как
он полагал, в сем случае средство, могущее сдвинуть дело с мертвой точки и
придать ему нужное направление, сознание, что он не в силах это средство
применить, искренне огорчало верного кузена.
Ибо вопреки всем его расспросам и стараниям (в скором успехе которых он
поначалу не сомневался) найти ее, то есть ту загадочную златоволосую
девицу, оказалось невозможным, да что там - ему не удалось даже узнать,
кто она вообще такая. Тот или иной знакомый припоминал, что на бале у
княгини Ц. действительно видел похожую барышню, однако никто из людей,
которых Игнасьо знал достаточно близко, чтобы без стеснения расспросить
поподробней, с нею не разговаривал и тем паче не запомнил ее имени. С
некоторых пор в Вене появилось много подобных ей заезжих дворянок, и
оттого получилось, что Игнасьо, вдруг окрыленный надеждой, какое-то время
шел по ложному следу, лишь под конец обнаружив свою ошибку: найденная им
белокурая дама на приеме у княгини Ц. вовсе не присутствовала.
В итоге он пришел к выводу, что коль скоро эта молодая особа привлекла
к себе так мало внимания, то она, по всей вероятности, не блистала ни
красотой, ни умом.
Когда Игнасьо убедился, что его усилия не увенчались успехом, он
сообщил об этом кузену, не скрыв своего удивления и разочарования. Однако
слова, сказанные Мануэлем по этому поводу, показались Игнасьо странными и
непонятными. Ротмистр заявил:
- По правде говоря, мне кажется не столь уж важным, найдем мы ее в