"Хаймито фон Додерер. Окольный путь" - читать интересную книгу автора

вся совокупность мужеска пола с его природным свойством. Так не вернее ли
будет сказать: "Всякому мужу свойственно воевать"?
- И все же перевели вы правильно, - отвечал Пляйнагер, - этот пример
показал лишь, что с пресловутыми regulis grammaticis [грамматическими
правилами (лат.)] дело обстоит так же, как с поучениями добрых мамушек и
нянюшек: стоит только выйти в открытое море жизни, как все оказывается
совсем иным. То же происходит и в открытом море языка, вечно изменчивого и
непрестанно обновляющегося. Фраза "Всякому мужу свойственно воевать" тоже
правильна, но только она имеет несколько иной смысл и, пожалуй, даже
противоположна тому, первому утверждению о природе и сущности мужа. Ежели
я меж тем говорю: "Мужу свойственно вести войну", то я словно бы указываю
мысленно на прообраз всех мужей, scilicet на некоего аллегорического
исполина, у которого ступни стоят на земле, а лоб увенчан звездами и
который совмещает в себе всех мужчин купно с их благороднейшими
добродетелями, к последним же относится и годность к войне. Но коли бы я
захотел сказать то же самое о каком-то определенном человеке, то в сем
случае лучше было бы употребить указательное местоимение и сказать: "Этому
мужу свойственно воевать". Или же, употребив так называемый определенный
артикль, следовало бы еще подчеркнуть его ударением: "_Сему_ мужу
свойственно воевать", что вы, к примеру, говорите об одном из ваших
кавалеристов, ежели он вам нравится.
В другой раз, когда они для упражнения переводили на немецкий отрывок
из сочинений отца церкви Кассиодора, им встретилась такая превосходная
фраза: "Qui autem tacentem intelligit, beatitudinem sine aliqua
dubitatione conquirit".
Мануэль перевел: "Тот, однако, кто понимает молчащего, вне всякого
сомненья, обретет блаженство".
Пляйнагер пояснил:
- Кто здесь имеется в виду под молчащим, выясняется из остального
текста. Но оно и без того было бы вполне ясно, ежели бы мы с помощью
capitalis, сиречь заглавной буквы, сделали бы это слово самостоятельным и
независимым. Ибо молчащий - это не кто иной, как сам господь бог, по
каковой причине здесь был бы уместен определенный артикль. Совсем иной и
тоже, как мне сдается, недурной смысл эта фраза приобрела бы, вздумай мы
заменить определенный артикль неопределенным и сказать: "Кто, однако,
поймет некоего молчащего, вне всякого сомненья, обретет блаженство". Это
может означать в общем и целом любовь к ближнему. А поелику человек
молчащий неизменно ближе всех к богу, то и понявший его постигнет в нем
бога.
Он умолк, отпил глоток поданного слугою вина и тепло взглянул на
ротмистра.
Так уже к середине зимы они преуспели настолько, что смогли впервые
взяться за немецкого автора. В один прекрасный день Пляйнагер явился,
держа под мышкой толстую книгу in quarto [в четверть листа (лат.)]. Это
был том из полного собрания сочинений Теофраста Гогенгеймского, а именно
пятый [десятитомное собрание сочинений знаменитого врача и химика Филиппа
Ауреола Теофраста Гогенгеймского (1493-1541), более известного под именем
Теофраста Парацельса, было в конце XVII века издано в Базеле на немецком
языке]. Рудольфус, scilicet Рудль, весьма обрадовался, услыхав, что имя
автора ротмистру хорошо известно и он по крайней мере наслышан о великом