"Эдгар Лоуренс Доктороу. Жизнь поэтов" - читать интересную книгу автора

У ее матери, вот у кого были помрачения, мы иначе это и не называли,
моя бабуся с ее помрачениями, хрупкая такая старушенция, ничуть не похожая
на мою двужильную мать, она могла сегодня приласкать славного мальчугана,
дать ему монетку, благословить и расцеловать, а завтра изругать и осыпать
проклятиями, извергнуть на него поток мерзкого сквернословия на идише.
Бывало, я играю с друзьями перед домом, а бабушка спускается в своих черных
ботинках на шнуровке с лестницы парадного хода и яростно грозит мне кулаком.
Пойдет по улице, потом вернется и снова погрозит. В конце концов она
сворачивает за угол, продолжая браниться. Она все время убегала из дому,
полицейским приходилось ловить ее и водворять обратно.
А это что еще за зрелище? По Восьмой улице вышагивает некто в черной
фуражке, сидящей у него на голове наподобие эсэсовской, в черной кожаной
куртке со сверкающими никелем заклепками, черных джинсах и черных ботинках.
Рядом бежит вприпрыжку, чтобы не отставать от него, тщедушный женоподобный
тип с золотым кольцом в ухе, одетый в серовато-зеленый комбинезон
парашютиста. Бродячий театр, они фланируют в надежде произвести впечатление,
это их форма искусства. Кто печатает шаг, кто семенит, кто крадется - всяк
выпендривается на свой лад, лишь бы смотрели. Захожу на днях в мексиканский
ресторанчик, там собралась исключительно молодежь не старше двадцати пяти,
за одним из столиков - юнец и девица с одинаковыми прическами панков гребнем
вперед, они сидят, положив локти на стол и уставив друг в друга свои гребни.
Похоже, это скользит мимо моего сознания, похоже, все это скользит мимо...
на днях еду по линии Би-эм-ти подземки и смотрю - в вагон входит молодой
кореец со стулом, каким-то там мягким стулом для столовой, обернутым
прозрачной пленкой, он, значит, решил воспользоваться подземкой для
перевозки грузов, что ж, это вполне в азиатском духе, невольно вспоминаются
корзины, подвешенные на бамбуковом шесте за спиной, десятитысячные толпы
людей с лопатами и рытье бомбоубежищ вручную, но самое интересное вот что:
вагон переполнен, кореец оглядывается по сторонам и, не найдя свободного
места, ставит свой стул в проходе и садится. Вот так, надо уметь обходиться
чем есть, такова неизбежная логика жизненной борьбы посреди кишащего
многолюдства, логика простого устройства для сидения.
А эти молодые латиноамериканки, вкатывающие в вагоны подземки коляски с
детьми, целые семьи, вваливающиеся в вагон со своими убогими пожитками,
единственным их достоянием в мире, двери никак не закрываются, вагон до
отказа заполнили compaГ+-eros[12].
Вечером в начале Бродвея совсем другой настрой. Под козырьками
кинотеатров толпятся мальчишеские компании, ожидающие начала сеанса нового
фильма про зверское убийство; мальчишки держат свои расчески как распятия
или с важным видом прикуривают друг у друга. Кучки туристов-северян,
большие, рыхлые семейства, проходят мимо, немые от изумления. Глянцевитые
красотки с фотографий 30-х годов готовы подняться, танцуя, одной ступенькой
выше, порывы жаркого ветра от печи пиццерии гонят по тротуару бумажный сор,
полицейский в зеленовато-голубом пластмассовом шлеме рысит вдоль улицы, и
его конь, как всякий полицейский коняга, идет чуть-чуть боком, это
исторический город флотилий желтых такси, мой отец отлично знал здешние
места: кричащие витрины порнозаведений, сосисочные на углу, куда забегали
перекусить на ходу проститутки и жулики, рекламные плакаты фильмов,
отмеченных тремя звездочками, на которых замазаны черной краской соски и
причинные места, салоны кинопринадлежностей, обувные магазинчики, сувенирные