"Эдгар Лоуренс Доктороу. Жизнь поэтов" - читать интересную книгу автора

как вдруг идущая позади машина бьет его бампером. Джордж сворачивает на
обочину и останавливается. Машина, что шла сзади, неприметный такой
"шевроле", тоже съезжает на обочину. Из нее вылезают несколько мужчин
латиноамериканской наружности и принимаются вместе с ним осматривать
повреждения. Джордж и латиноамериканцы, значит, ползают на карачках между
двумя машинами, мимо несется по тоннелю из мелькающих вспышек света и сизых
выхлопных газов плотный поток автомобилей, и, какая досада, только его
"мерседес" покалечен, вон вмятина и фара вдребезги; он изливает на них
раздражение, они сочувственно кивают, и тут он замечает, что один из них
держит в руке маленький тупоносый пистолет. Джордж закругляется, и у него
вежливенько отбирают бумажник, часы, зажим для галстука, и пока он сидит,
как ему велено, на корточках, один из мужчин садится на место водителя в его
"мерседесе", а другой становится у окна, где сидит жена Джорджа Джуди, и
вдвоем они убеждают ее отдать драгоценности, кошелек, косметичку. Далее они
реквизируют стереокассеты, обчищают багажник, забирают ключи от его
турбодизеля, влезают в свой "шевроле" с замазанным грязью номерным знаком,
один из них, выйдя на полосу малой скорости, останавливает движение, они не
спеша выруливают на проезжую часть, и через несколько секунд от них остается
лишь пара красных огоньков, мелькающих в световом шоу большой автострады.
Сегодня в подземке: Efecto seguro! No mГЎs suciedad; no mГЎs fastidio;
no mГЎs cucarachas! Johnson's No Roach - efecto rГЎpido, un tratamiento dura
varios meses
Я ведь вырос под землей, почему же я чувствую себя здесь не в своей
тарелке? Осмотри товар, приятель: белый пижон в очках и Со слишком мягким
выражением лица, пока ты витал в облаках, внизу сонмы мигрантов переплывали
моря, прорывали пути сквозь горы, ехали на тектонических плитах. Ты думал,
слово "беженцы" значит евреи, но поток никогда не прекращался, двери
распахиваются, вваливаются новые генерации бесстрастноликих, и я задыхаюсь,
сдавленный историей, подобно вон той старушке в меховой шапочке и
блондинистом парике, этой бледнокожей еврейской бабусе, что с надменной
брезгливостью топает по ногам стоящих впереди нее, проталкиваясь к выходу.
Вагон пустеет. Теперь мы - бездельники, коротающие скучный вечер в
кафе. Вот и свободное место, я погружаюсь в чтение, поднимаю глаза и вижу
перед собой молодого негра; держась одной рукой за ремень, он сует мне под
нос мягкую шляпу с мелочью и бумажными деньгами. Что он говорит? Правую
штанину он закатал выше колена, чтобы был виден протез, он демонстрирует мне
ради моего удовольствия свою искусственную ногу, поскорей дать ему денег,
вон и медаль приколота к шляпе, сейчас, сейчас дам, он поворачивается на
ремне и, накренясь, начинает падать через проход, цепляется за ремень на той
стороне, прямо воздушный акробат, ни одна монета не выпала, на задней части
колена протез открыт, и мне виден стальной стержень с шарниром, никакого
обмана - честное, законное попрошайничество. Он обрабатывает вагон одну
остановку, другую, вагон снова заполняется, и он сходит.
А это что за явление? Гринго в черном полупальто, брючках
тюремно-серого цвета и астронавтских башмаках топчется у открытой двери, не
решаясь сойти на платформу и пересесть на экспресс.
- Что за черт, - возглашает он, - полным-полно народу, мне ни за что не
влезть, меня на рельсы столкнут, и, думаете, это кого-нибудь волнует,
кому-нибудь есть до меня дело? Черта с два! Всем на всех наплевать, верно? -
Он говорит это, ни к кому не обращаясь, ему не нужны собеседники, боже ты