"Эдгар Лоуренс Доктороу. Жизнь поэтов" - читать интересную книгу автора

наборы, я хочу сказать, им проглотить какое-нибудь этакое пюре из лососины
все равно, что мне вскипятить воду для кофе, по субботам-воскресеньям у них
бывают в числе гостей известные кулинары. Сегодня к обеду подана сероватая
водица с плавающими в ней кусками какого-то вещества, которое и назвать-то
нельзя. Гинни распределяет это яство с замирающим от пугливой надежды
сердцем, ее красивые глаза быстро-быстро моргают.
- М-м-м, - произносит кто-то. - О Гинни, - говорит кто-то другой, и
ложки-вилки тихо кладутся на стол, а беседа приобретает нервно-оживленный
характер. Кардиолог Ллойд в панике набрасывается на медицину: операции на
сердце стали повальным увлечением, как удаление миндалин в тридцатых,
заявляет он, почему-то показывая на свою тарелку, может, ему кажется, что
там плавает миндалина. Затем Рауль, малыш Рауль, завладевает всеобщим
вниманием - показывает номер, который везет в Лас-Вегас. Рауль из кожи вон
лезет, стараясь скрыть разочарование. Он направляется за вином, но и тут ему
нечем утешиться: Джек Гордон - он работает редактором в "Таймс" - угощает
сегодня гостей чилийским красным. Вглядываясь в лицо Рауля, я вспоминаю
обед, который он давал в своей роскошной квартире на крыше небоскреба на
Пятьдесят седьмой улице, где все - высветленные полы, мебель - выдержано в
разных оттенках белого цвета. Зато на стенах - красиво подсвеченные большие
цветовые пятна. Комнаты заполнены оперными звездами, писателями, режиссерами
и художниками - авторами картин, развешанных на стенах; весь антураж -
сверкающее великолепием чудо, сотворенное взыскующей совершенства душой
Рауля, а сам миниатюрный хозяин со счастливым видом бежит на кухню, взывая:
- Жан-Пьер! Жан-Пьер! По-моему, мы созрели для choucroute[7]!
Рауль обреченно опускается на свое место. Я, сидя по левую руку от
Гинни, целую ее в щеку и приношу себя в жертву на благо обществу. Я ищу
поддержки. Ловлю быстрый благодарный взгляд Энджел. Пытаюсь пропитать этим
варевом ломоть черствого хлеба. Жан-Пьер! Жан-Пьер! По-моему, мы созрели для
пюре из консервированной кукурузы!
Каждый упорно отводит взгляд от собственной тарелки, и наступает
момент, когда всю компанию охватывает отчаяние. Не успел я опомниться, как
слышу, народ за столом рассказывает истории об уличных ограблениях.
Эндриа Динтенфасс средь бела дня остановила такси на углу
Сентрал-парк-уэст авеню и Семьдесят четвертой улицы, и как только такси
затормозило, к машине бросился этот рослый молодой негр и галантно распахнул
перед нею дверцу. Она слегка изумилась, но решила, что он узнал ее - Эндриа
балерина, танцует в нью-йоркском балете. А ее муж Моше - знаменитый
архитектор. Она улыбнулась и поблагодарила молодого человека; в тот миг,
когда она наклонилась, влезая в машину, он положил ей "на талию руку и так
подтолкнул ее, что она плюхнулась лицом вниз на сиденье. Он захлопнул
дверцу, постучал ладонью по крыше такси и крикнул: "Езжай, мать твою!" И
только после того, как Эндриа, побарахтавшись, приняла сидячее положение -
чему помог рывок машины, быстро набиравшей скорость, - она обнаружила
пропажу сумочки, висевшей у нее на плече.
- Должно быть, он срезал ее, - говорит она. - Все произошло так
стремительно, он проделал все так дерзко, так элегантно, - она улыбается
почти мечтательно, - ни одного лишнего движения.
Джордж, профсоюзный юрист с вьющимися волосами, выдает историю почище.
Однажды в июле, помнится, в четверг вечером, катит он на своем
турбодизельном "мерседесе 300 Д" по Лонг-Айлендской скоростной магистрали,