"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

знает, что кричит. Ей вспоминается жизнь в русской деревне, когда она была
маленькой девочкой - тогда такое бывало сплошь и рядом. Люди умирали от
холеры, попив гнилой воды. А казаки - это были такие солдаты у царя, конные,
они устраивали погромы в еврейских местечках. Не может забыть, бедняжка!
Я понял и не стал принимать безумие бабушки на свой счет. На самом деле
я даже старался быть с ней еще внимательнее, чем когда она была нормальной,
чтобы показать ей, что я ее люблю. Взял привычку приносить ей чай по утрам,
когда она вставала. Это ей нравилось. Мать только заглядывала к ней (все ли
в порядке), потом шла в кухню, наливала ей стакан чаю и ставила его на
блюдечко, в которое клала два куска сахару, а я осторожно, двумя руками брал
блюдце со стаканом и нес по коридору.
Но теперь, когда бабушка наладилась исчезать в любой момент дня и ночи,
у всех нас появился новый повод для беспокойства. Мы боялись, что ее собьет
машина, потому что на улице она была так глубоко погружена в себя, в свою
ярость, что ни малейшего внимания на машины не обращала. Если бабушка
сбегала, когда дома был дядя Вилли, то возвращать ее отправлялся он. Тут ему
не было равных. Он вздыхал, надевал ботинки, выходил из дома и шел за ней со
словами ласкового утешения и мягчайшей укоризны.
- Ах, мама, - говорил он, - давай вернемся, смотри, как холодает, ты
простудишься. Ну, мам, ну что ты, ты ведь не всерьез, не говори так, ведь ты
сама знаешь, как тебе потом будет неловко, что ты такие вещи говорила.
Пойдем домой, мамеле8, - говорил он и протягивал руку ладонью вверх, как
кавалер, приглашающий даму на танец; и, отойдя уже на много кварталов от
Истберн-авеню, растеряв по дороге свой гнев, растратив все ругательства, она
поворачивалась и позволяла отвести себя домой.
Соседи, естественно, знали о нашей беде. Ребятишки на улице при
появлении бабушки разбегались, но, отбежав на безопасное расстояние, все же
шли сзади, до того им было интересно. Мать сгорала со стыда. Доверив
публичную сторону деятельности по возвращению бабушки дяде Вилли, мать
ждала, заняв не столь заметный для соседей пост за портьерой у окна
гостиной. Качала головой и, утирая слезы, кусала губы.
- За что мне это, ну за что? - бормотала она, и в ее голосе мелькали
бабушкины нотки. - Господи боже мой, ну за что нам такое!
А однажды вечером бабушка исчезла напрочь, и никто не мог ее отыскать.
В конце концов отец позвонил в полицию. Час проходил за часом. Спать никто
не ложился, даже меня не укладывали. Потом к тротуару у нашего дома подъехал
зеленый с белым полицейский фургон. Из него вылезли двое полицейских,
открыли заднюю дверцу и учтиво помогли бабушке выйти, а затем взобраться на
крыльцо, причем с таким видом, будто они у нее в услужении. Бабушка вела
себя смирно. Полицейские сообщили отцу, что они обнаружили ее на
Парк-авеню - грубо говоря, черт знает где, к тому же на мосту над путями
Центральной железной дороги.
Во всем этом был некий посыл, адресованный лично мне, хотя вместе с тем
и не тому мне, который выступал в качестве разумного и хорошего мальчика.
Однако умом я мог понять лишь то, что сам по недомыслию и неосторожности то
и дело во что-нибудь вляпываюсь. Мне не было удержу. Я носился как
сумасшедший и падал. На память от каждого такого падения у меня на локтях и
коленках оставались ссадины. Редко когда на мне их не было совсем. Однажды
под вечер, сидя в своей комнате, я услышал, как из школы пришел брат; я
бросился через весь дом по коридору к парадной двери. Дональд звонил в