"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

звонок, я видел его тень на портьере, дверь была сверху донизу стеклянная.
Бегу, тянусь к ручке двери, скорей, скорей, - но что же меня так
взволновало? Может, я должен был ему что-то сказать? Или у меня была
заготовлена какая-нибудь история насчет Пятнухи? А может, я просто знал, что
с приходом Дональда из школы начинается на сегодня самое интересное? Моя
рука не попала на ручку двери и прошла сквозь остекление. Я почувствовал,
как в меня впивается безжизненное зло. Не сделав паузы даже на то, чтобы
перевести дух, я сменил радостный вопль на крик ужаса. По руке разнеслась
боль, и то красное, что было у меня внутри, запятнало портьеру. И началось:
откуда-то из дальних комнат бежит мать, брат зовет ее, дверь открывается, на
пол падают стекла, и я стою, гляжу на свою ладонь, а по руке у меня течет
кровь. По всему нашему домашнему мирку побежали круги ужаса, и каждый
попадавшийся на их пути должен был в свой черед узнать и отреагировать на
это жуткое событие. Мне накладывали жгут, меня обмывали, утешали, но
одновременно с этим закрутились и колеса дознания - из ответов Дональда на
свои вопросы мать силилась понять, не могло ли тут быть с его стороны
какого-то умысла; тот истово, громогласно и напористо защищался, а наша
бабушка, тоже к этому времени подоспевшая, стояла, прижимая ладонь к щеке, в
коридоре, трясла головой и повторяла: "Готтеню, Готтеню9", тем самым в
который уже раз призывая на наши головы небесные силы. Пятнуха подняла
яростный лай, а дядя Вилли, собравшийся в свой выходной отоспаться и
разбуженный, пытался хотя бы узнать, что же такое случилось, поскольку никто
не мог улучить мгновенье, чтобы поведать ему. Я в это время был в центре
всей суматохи - стоял, держа руку над раковиной в ванной, и, когда мать с
пинцетом в руке принималась за очередной этап операции по извлечению из меня
осколков стекла, жмурился и судорожно всхлипывал, но все же в конце концов
нашел в себе запас внутренней силы и спокойствия, причем произошло это,
возможно, даже раньше, чем я сознательно решил перестать плакать и жалеть
себя. Все стояли вокруг меня и смотрели. Этот элемент зрелища, видимо, тоже
повлиял на мое поведение, и я понял, в чем может быть преимущество столь
малого создания, как я, - создания с самым слабым в семейной иерархии
голосом, непрестанно притесняемого любым из пантеона окружающих меня
влиятельных существ, наделенных неодинаковой силой и требующих различного
выражения преданности, но одинаково уполномоченных приказывать, что и как
мне делать, - да, видимо, настал такой момент, когда я просто не мог не
понять, не осознать ту силу, что избрала своим средоточием именно меня. Я
был орудием пугающего пророчества. Более того, я понял, что в твердыне их
взрослого могущества отыскалось слабое место, а именно: несчастье может
коснуться их посредством меня. Кстати, всеобщее внимание ко мне втянуло в
свою воронку даже бабушку.
Рано или поздно любой ребенок не без удовлетворения начинает понимать,
что и он может добиться равенства. Время от времени я наблюдал на улицах,
как детей, которые причинили себе боль, шлепают матери, и за что! - за то,
что они причинили себе боль - боль налагается на боль, и в этом видится
жестокость или глупость, пока не поймешь, что мать в случившемся с ее
ребенком интуитивно усматривает проявление с его стороны злой воли. Ей
больно, и она соответственно реагирует. Меня за то, что я причинил себе
боль, мать никогда не била - она не настолько отделяла себя от меня и не
была столь циничной; слишком хорошо она понимала опасности, которым от века
подвергается наше сознание, - бедняжка, среди охватившей страну депрессии