"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

затылке в узел, а ее толстые красные руки то и дело мелькали у меня перед
глазами, когда она выставляла на стол очередную тарелку. За столом ей
помогали две ее дочери, и, когда одна из них, у которой волосы были цвета
соломы, подходила ближе, отец и доктор Перельман каждый раз переглядывались.
Ни с того ни с сего отец вдруг возгорелся желанием прочитать самое краткое
стихотворение в англоязычной словесности.
- Называется "Диссертация на тему о древности микробов", - объявил он и
прочистил горло. Все встревоженно на него поглядели. - Адама в гроб вогнал
микроб, - сказал папа. Засмеялись.
Сквозь сетчатую дверь задувал ветерок, покручивал свисающие с потолка
спирали клейкой бумаги. Мухи прилипали к ним прямо гроздьями, некоторые
завитки были от них черным-черны. Мама не могла на это смотреть. Молоко на
стол подавалось двух видов - кипяченое и парное, прямо из-под коровы. Отцу,
понятное дело, хотелось, чтобы мы все попробовали парного молока. Мать мягко
воспротивилась, сказав, что для нас с Дональдом она предпочла бы
пастеризованное.
- Но ведь коровы проверенные, - не унимался отец. - Разве нет? -
обратился он к фермеру.
- А как же! - подтвердил тот, скаля в улыбке свои лошадиные зубы. - В
полном порядке коровки. - И тут же, совсем некстати, так и зашелся от кашля,
сидел весь красный, судорожно хватаясь за тощую грудь. Потом прочистил горло
и улыбнулся.
- Н-да-да, - со всей доступной ей дипломатичностью отозвалась мать, -
но все-таки мы привыкли к пастеризованному, если позволите.
Отец уступать не желал. Он так всегда: без стеснения обсуждал самые
щекотливые вопросы в самых людных местах - хоть в ресторане, хоть где,
запросто; мы все не знаем, куда глаза девать, а он давай с плеча, словно мы
дома одни.
- Слушай, - говорит, - да ведь во всей Новой Англии, должно быть, не
осталось уже ни одной туберкулезной бациллы!
Мать стрельнула в него взглядом. Не помогло. В самозабвении отец не
замечал, что и фермер, и двое сидящих с нами за столом батраков, слушая
разгорающийся спор, от души веселятся. Мать начерпала нам в стаканы
кипяченого молока. Отец, театрально воздев свой стакан к свету, стал
наливать сырое, поднимая черпак все выше и выше, чтобы в стакане получалась
роскошная пена и звук тоже раздавался бы вкусный. Затем он залпом выпил
молоко, чмокнул губами и с пристуком поставил стакан на стол. Взглянул на
нас и широко раскинул руки: - Вот: жив еще! - И доволен при этом несказанно.
Пока он этак манипулировал, мать с полным спокойствием отодвинула от себя
яйцо всмятку, в котором обнаружилось кровяное пятнышко: нельзя, нельзя.
Один из батраков разрешил нам как-то раз выйти с ним на уборку сена. Мы
ехали с Дональдом в деревянной телеге, и в ее скрипе и ухабистой болтанке
явственно ощущалось напряжение, с которым трудится лошадь. Повозка стала, на
головы нам полетело сено. Щекотка, хохот. Потом я начал чихать, пришлось
слезть. Коровы на лугах охлестывали себя хвостами, и оводы взмывали с их
боков. Коровьи лепешки, похожие на кругляки шоколадного пудинга, попадались
на усеянном валунами лугу повсеместно. Пошли на озеро, прокатились туда-сюда
на лодке, и выяснилось, что оно сплошь заросло. Отец и еще один дачник
раздобыли цепь, и мы, работая веслами, волокли ее за лодкой, выдирая донную
траву, пока у берега не расчистилось место для купания. Здесь мы поплавали,