"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

упор делался на самобытность мысли. А победитель будет позировать
знаменитому скульптору для статуи, которую так и назовут: "Типичный
американский мальчик". Упоминались и другие награды, в том числе бесплатный
билет на Выставку и на все ее аттракционы. Мысли в голове завертелись.
Мы с Дональдом, бывало, собирали отрезные купоны газетных реклам.
Наберешь нужное количество купонов - получишь награду; помнится, газета
"Нью-Йорк ивнинг пост" посулила однажды не что-нибудь, а десятитомник
"Всемирной библиотеки лучших рассказов". Тут, конечно, целый год собирай
купоны. Мы очень старались: тщательно вырезали купоны по пунктирной линии,
складывали их в пачечки, каждую перетягивали резинкой и убирали в коробку
из-под сигар. Но были и другие конкурсы, умственного, так сказать, типа:
загадки, ребусы, головоломки, проверки на грамотность и запас слов.
Сумеешь - выиграешь годовую подписку на журнал или даже деньги. Эти - другое
дело: их я считал как бы воротами, через которые мальчишка входит в
справедливый и упорядоченный мир здорового соперничества. Принимая вызов,
приподнимаешься над собой. Именно так я расценил конкурс сочинений для
Всемирной выставки. Признал. Еще в раннем детстве я то и дело состязался за
право вступления во всякие якобы тайные общества, вроде клубов Тома Микса и
Дика Трейси. В глубине моего стола с тех пор хранились всевозможные
удостоверяющие членство штуковины: кольцо со свистком от Джека Армстронга,
ракетный корабль на колесиках от Бака Роджерса, водяные пистолеты,
увеличительные стекла, значки, шифровальные трафаретки и тому подобное.
Каждую из этих штуковин я ждал когда-то, поглядывая с великим нетерпением на
почтовый ящик. Почта играла во всем этом немаловажную роль. Существенны были
и число на штемпеле, и формат конверта. Где бы ты ни был, в какой бы край
осмысленного мира ни забрался, три цента - марка на конверт, и ты в гуще
событий.
Под текстом правил конкурса едва заметной тенью многозначительно
проступал сдвоенный силуэт Трилона и Перисферы. Я даже не сразу осознал его
присутствие. Потом только он проявился в памяти, словно адресованный лично
мне - этакий тайный призыв, безмолвный, но повелительный.
Я очень хорошо понимал, почему мои родители все еще не собрались
сходить на Всемирную выставку. Никто мне ничего не говорил, но я понимал.
Набравшись храбрости, я попросил у библиотекарши карандаш. Мало того,
попросил лист бумаги. Пусть себе улыбается, мне-то что. Списал все данные.
Сердце бешено билось. Не услышали бы старики, дремлющие над журналами, да
еще эти, которым деваться некуда - сидят тут на жестких стульчиках, клюют
носами, - как проснутся, да как вылупятся на меня со свирепым видом!

Направившись к дому, я размышлял уже не над тем, какие фразы выдумаю
для сочинения - о нет, я глядел дальше, видел уже собственную благородную
главу в бронзе и устремленный в небо горделивый взгляд поверх нью-йоркской
Всемирной выставки. Придут как-нибудь Мег со своей мамой на Выставку,
глядь - а я тут как тут, на самом видном месте красуюсь. То-то у них рты
откроются!
Домой я решил возвращаться не прежним путем, а пройтись мимо пекарни
Пехтера к Парк-авеню и свернуть к северу вдоль железнодорожной ветки на
Тремонт. Хотел полюбоваться на поезда в широченной канаве глубоко под
ногами. Это была та ветка, по которой мой осанистый дядюшка Эфраим ездил из
своего особняка на работу и обратно в Пелэм-Манор. Рельсы посередине