"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

востоку по 176-й улице мимо дома престарелых, которые сидели в качалках на
веранде и наблюдали за мной, потом сбегал по крутому спуску до того места,
где с оживленной и полной машин Тремонт-авеню сливалась Вебстер-авеню - как
раз около территории глазной больницы. Вебстер-авеню с ее трамваями и
брусчаткой бельгийского квартала огибала подножие холма. Переход через нее у
слияния с Тремонт-авеню был небезопасен: посередине трамвайные рельсы,
заворачивают, ответвляются, через них с лязгом катят грузовики - в общем,
надо глядеть в оба. Потом, у Парк-авеню, я проходил над путями Центральной
железной дороги, а завидев надземку Третьей авеню, сворачивал вправо по
авеню Вашингтона, по которой до библиотеки оставалось пройти всего квартал.
То был один из филиалов библиотеки Эндрю Карнеги. Через улицу напротив
располагалась компания, торговавшая камнем для надгробий. Ее просторный
выставочный зал полнился огромными гранитными плитами с высеченными на них
именами воображаемых покойных. За углом была пекарня Пехтера. Над всей
округой плыл вкусный запах свежевыпеченного хлеба. У Пехтера пекли ржаные
хлебцы с хрустящей корочкой, на которую налеплялись маленькие, с почтовую
марку, фирменные ярлычки. Мои родители тоже покупали хлебцы Пехтера, а тут
их как раз и пекли.
Нельзя сказать, чтобы я путешествовал совсем беззаботно. Места по пути
попадались довольно-таки опасные. Восточный Бронкс славился не только
хулиганистыми мальчишками, но - как я уже знал из тех рассказов, что из уст
в уста передаются в школе, - были тут и настоящие крупные гангстеры. Моя
библиотека была неподалеку от старых пивных складов покойного Шульца по
кличке Немец. Когда-то ему принадлежали распивочные на 3-й улице, под
надземкой. Я понимал, что опасаться мне следует скорее мальчишек, нежели
взрослых гангстеров, но все равно - здесь была некая совсем чуждая мне
среда. Нет-нет, в Восточном Бронксе ни в коем случае нельзя было
расслабляться! И я не таил от себя, что, взойдя на крыльцо библиотеки и
попав в тихие комнаты с дубовыми книжными полками, вздыхаю с облегчением.

В этой-то библиотеке я и вычитал про конкурс, который устраивало для
мальчишек правление нью-йоркской Всемирной выставки. Конкурс сочинений. На
доске с объявлениями был плакат, и там все подробно разъяснялось. Тема -
"Типичный американский мальчик". Не более чем в двухстах пятидесяти словах
надо было изложить, какие качества, на твой взгляд, более всего свойственны
американскому подростку. Писать собственноручно, аккуратным почерком; все
уместить на одной стороне листа и приложить свою надписанную фотографию.
Линованная бумага или нет - неважно, но размер указывался: восемь на
одиннадцать дюймов.
На конкурсы у меня был глаз наметан. Сплошь и рядом от них ничего
путного ждать не приходилось - надувательство, и притом дурацкое, приманка
для простачка. Чаще всего требовалось высказать в двадцати пяти словах, чем
тебе нравится какое-нибудь изделие, и послать, присовокупив этикетку от
упаковочной коробки или ярлык. На самом деле все затевалось только ради
того, чтобы ты это изделие купил. Мой приятель Арнольд клялся, будто бы
такой конкурс объявляли по поводу слабительного под названием "Кастория".
"Обожаю "Касторию", потому что на вкус она отвратная, и понос от нее
жутчайший, а до чего это здорово, знает каждый".
Но тут - все честно. Ведь не компания какая-нибудь задрипанная
устраивает, а Всемирная выставка! Я внимательно перечитал правила. Особый