"Виктор Доценко. Биография отца Бешеного " - читать интересную книгу автора

несколько раз повторить, что я и выполнил без особой охоты и, конечно,
ничего не запомнил. А что, если в ее записях были рецепты тех вин и
бальзамов, за которыми столько лет охотились иностранцы? Не зря же бабушка
Лайма позвала меня к себе среди ночи, чтобы рассказать о том дневнике?..
Но теперь уже никто об этом не узнает, если только в память мне
неожиданно не вернутся слова, которые заставляла меня повторять бабушка
Лайма в ту далекую августовскую ночь...

***

Пока я жил в Риге, мама с отцом и Санькой в Омске более года переезжали
от одних родственников к другим, все время чувствуя, что "пора бы им и честь
знать". Это длилось до тех пор, пока нашей семье в конце концов не выделили
две комнаты в трехкомнатной квартире, расположенной на первом этаже
двухэтажного дома. Меня привезли в Омск незадолго до нашего вселения в эту
квартиру.
В третьей комнате проживал одинокий молодой парень лет тридцати,
который работал инженером на омском заводе имени Баранова. Звали парня
достаточно редким именем - Эдик. В те времена понятие "сосед" было не совсем
таким, как сейчас, и Эдик носил вполне понятное тогда звание квартиранта.
Это был очень начитанный, интеллигентный, но весьма тихий парень, и только
этим он мне и запомнился. Прожили мы вместе с ним года три, никак не более
того.
Из всех впечатлений за годы проживания в этой квартире самыми сильными
были те, что запомнились в самом начале. Прежде всего день, когда мы туда
переехали. Мебели, естественно, у нас никакой не было, и все легло на плечи,
точнее сказать, на руки отца. Помню, как из свежевыструганных досок он
соорудил то ли люльку, то ли кроватку для Саньки. Мне же достался матрас в
углу. Мать с отцом тоже спали на полу, и единственным отличием от моей
"половой" жизни было то, что они, после стольких мытарств, обосновались в
своей собственной, отдельной от детей, комнате.
Запомнился и наш первый семейный ужин. Отец раздобыл где-то небольшой
пенек, который установил посередине комнаты, а маме кто-то из соседей
подарил несколько алюминиевых ложек и огромную сковороду, на которой она и
нажарила на настоящем подсолнечном масле, да еще и с лучком, картошки с
золотистой корочкой и водрузила эту вкуснятину на пенек. Мы сели вокруг
импровизированного стола на корточки, Санька у мамы на коленях, и с огромным
аппетитом стали уплетать жареную картошку с черным хлебом.
Несколько недель этот пенек оставался нашим единственным предметом
обстановки. И вероятно, с той детской поры жареная картошка остается самым
любимым моим блюдом.
Постепенно наша квартира стала обживаться, обустраиваться, наполняться
уютом, а мы наконец-то стали по-настоящему ощущать себя с е м ь е й...
Тем не менее эта квартира запомнилась мне и вполне ощутимыми
неприятностями.
Кто из советских мальчишек не играл в ту пору в "казаки-разбойники"?
Или в "царь-горы"? Или в "войну"? Или в "пятнашки", как сейчас говорят
"догонялки", в которые играют и в настоящее время? Да мало ли было еще игр,
в которых каждого могла подстерегать опасность травмы?
Трудно теперь сказать, из-за чего конкретно, но однажды поспорил я с