"Дино Динаев. Собака Кантерсельфа " - читать интересную книгу автора

- Как вы думается, Миша вернется ко мне?
Сафа заверил, что безусловно. Разговоры об уехавших мужьях начинали ему
надоедать.
Хотя всем было известно, что из уехавших ста тысяч мужиков не вернулся
никто. Ни один человек.
В баре "Белая акула", которые никто иначе не называл, как "Зубы" из-за
вывески, на которой опрометчиво были изображены челюсти с жутковатыми, явно
кариесными зубами, собралась теплая компания: Чемоданов, Жека Томилкин и
Живолуп. Их объединяли две вещи: все они "бомбили" и все были неместными,
отчего не подлежали вахтовке. Раньше Сафа как-то не обращал внимания на то,
что они приезжие, теперь же явственно прочухал разницу. Им вещички не
собирать, на черном пароходе не уплывать. У него в жизни существовал
водораздел - дата, когда ему исполнится восемнадцать. Он перейдет за эту
невидимую, но осязаемую словно гранит черту, и что-то произойдет.
Для мира событие останется незамеченным, а он исчезнет как корабль в
Бермудском треугольнике. Раньше, собственное совершеннолетие его особенно не
занимало. Что значит быть взрослым? Ну, водку начнут отпускать в ресторане.
Ну, разрешат гулять после 23-х. Вахта заставила воспринимать все иначе,
контрастнее. Вот он до вахты - вот после. Сафа вспомнил о тех, кто ушел до
него, тоже, наверное, ночи не спали, мучились, думали про после. Ему стало
страшно. И еще стыдно.
Словно вахта была некоей постыдной болезнью. Триппером не как положено
спереди на флаге, а сзади на выхлопной трубе. Колян, когда его забирали,
строго настрого запретил кому-нибудь распространяться об этом. Сафа сразу не
просек, почему.
- Потом поймешь, - пообещал Колька.
Теперь до него дошло. Не хотелось не только говорить об этом, но даже
думать, отсчитывая последние деньки до Черного Парохода. То, что было потом,
не укладывалось, не хотело укладываться в голове. Сплошное слепое пятно.
Черное пятно. Оно уже жило в нем. Он с ним ложился спать, с ним вставал.
Если другие узнают о предстоящей ему вахте, то узнают и о черном пятне. Ни
для кого не станет тайной, что оно живет в нем. Что он все время думает о
нем. Будут говорить - больной. Трус. Смеяться в тихую над ним. Даже не над
ним, потому что грешно смеяться над больными людьми, как сказали Шурику,
будут смеяться от облегчения, что им самим не плыть на Черном Пароходе. Что
это ему придется собирать вещички и справки, будь они не ладны, а потом
стоять в очереди таких же бедолаг в опустевшем холодном порту. И над всей
очередью будет реять одно только слово. Зараза. Они все заразные Черным
Пароходом и это неизлечимо. Им уплывать, а вам еще жить. Так что не
подходите к этим чумным, не то и к вам ненароком заглянет господин Пятаков и
сунет оставшимся вакантным билетик. Чур, меня, чур.
Увидев Сафу, Жека усиленно замахал руками, будто он мог пройти мимо. В
"Зубах", если было человек пять, включая бармена с цыганской внешностью по
имени Рома, то можно было считать толпа.
Из всех троих Жека был специалистом по словесному поносу, раньше в
жутко секретном "ящике" в Загоре работал, намолчался, теперь пробило на
корпус.
Чемоданов был родом из Мусорки - деревни в двадцати километрах от Алги.
Надо же двадцать километров спасли человека от вахты. Всегда услужливый,
даже добрый, мог заложить и подставить в один момент, не моргнув глазом,