"Димитр Димов. Осужденные души" - читать интересную книгу автора

перед другом свою скорбь о Рикардо-иезуите.
- А ты что делаешь? - спросил адмирал, переборов скорбь.
- Разъезжаю!
- Чем занимаешься?
- Торговлей.
Щетинистые, уже посеребренные сединой брови Индалесио недовольно
дрогнули. Торговля стояла ниже достоинства испанского аристократа. Эредиа не
должен заниматься торговлей.
- Чем ты торгуешь?
- Медикаментами, - невинно ответил Луис.
Он не солгал. Он считался владельцем фирмы, торгующей медикаментами.
- Долго пробудешь здесь?
- Около месяца.
- А потом?
- Поеду в Аргентину.
- Hombre!.. Hombre!..[5] - проворчал идальго с неодобрением.
Дон Индалесио был убежден, что несчастья постигали Испанию только из-за
того, что испанские аристократы с давних пор покидали родину и эмигрировали
в Америку.
- А вы как здесь? - в свою очередь спросил Луис, чтобы пресечь
дальнейшие расспросы брата. - Как пережили гражданскую войну?
- Слава богу!.. - набожно ответил дон Индалесио. - Господь сохранил
нас. Наша семья собралась в Кордове. Мы уцелели, но пролилось много
благородной крови... Красные чуть не вырезали всю аристократию!
Луис не ответил. Набожный тон брата разозлил его, и, вместо того чтобы
вслух порадоваться вместе с ним, он холодно подумал: "И хорошо бы сделали".
Они поговорили еще о дядьях и тетках, тоже довольно многочисленных, а
потом, как это часто случается с родственниками, почувствовали, что
тяготятся друг другом. Луис записал адреса Доминго-епископа и
Франсиско-депутата, чтобы навестить их в ближайшие дни. Потом еще раз обнял
брата и вышел из министерства.

II

Установилось знойное, солнечное и ослепительно яркое мадридское лето.
Южноамериканские красавицы из отеля, которые иногда заглядывались на
Луиса Ромеро, одна за другой отбывали со своими приятелями и отцами в
Сан-Себастьян и на другие курорты Атлантического побережья. Оставались
только деловые люди, большей частью испанцы, захваченные новой горячкой -
вывозом вольфрамовой руды, да еще второразрядные служащие посольств воюющих
стран. Все они мучительно потели от невыносимой жары и искали прохлады в
баре.
Днем небо дрожало в тяжелом свинцово-сизом мареве, а вечерами
становилось оранжевым и изумрудно-зеленым, и на его фоне вырисовывались
небоскребы Гран-Виа, купола почты, обелиск Даоиса и Веларде. Горожане
располагались в тени на Пасео-дель-Прадо и на площади Кановас, болтали,
курили, ели бананы или читали чувствительные романы о севильских цыганках и
бандитах со Сьерра-Невады. Кафе кишели чиновниками, которые негласно
отвоевали себе привилегию приходить на службу часом позднее, потому что в
таком пекле невозможно работать. На высоких стульчиках в барах, где было