"Димитр Димов. Осужденные души" - читать интересную книгу автора

вину обстоятельства и освободил ее от ответственности. Пока все выходили,
Фани продолжала сидеть на своем месте. Кто-то подошел к ней и коснулся ее
плеча. Это был Лесли Блеймер.
- Фани!.. - произнес он с укором. - В своем ли ты была уме?
- Вполне, Лесли.
- Зачем ты это сделала?
- Мне нравится монах.
- И ты пожертвовала своими друзьями!..
- Что из того?
Лесли с трудом подавил восхищение. В ней всегда было что-то
великолепное и беззастенчивое, что-то чисто британское, и оценить это мог
только британец. Они дружили с детства - это была одна из тех
привязанностей, лишенных всякой сентиментальности, которые у англичан часто
длятся всю жизнь.
- Ты невыносима!.. - сказал он, всем своим видом выражая возмущение, а
в сущности целиком поддавшись ее очарованию. - Поднимайся! Хочешь, поужинаем
вместе?
Когда они вышли, она увидела перед судом громадную толпу смуглолицых
рабочих. Они запрудили почти всю площадь Пуэрта-дель-Соль. Взметнув кулаки,
рабочие приветствовали Фани.
- Видишь? - произнесла Фани с торжеством.
И тут же почувствовала, как мало она заслуживает эти овации. Нищая,
оборванная Испания!.. Чтобы приветствовать правду, эти бедняки прошли немало
километров.
- Ну что ж, - сказал Лесли. - Улыбнись им!
И когда автомобиль тронулся, он стал махать шляпой. Но Фани не могла
улыбнуться.

III

После процесса жизнь Фани несколько изменилась. Она переселилась в
Мадрид и на Пасео-де-Реколетос сняла довольно уродливый серый дом, носивший
претенциозное название Паласио де Ривас по имени своего благородного
владельца или, точнее, его предков. Все члены американской колонии тотчас
отвернулись от нее. Не менее враждебно повели себя ее соотечественники.
Разумеется, Фани это ничуть не задело. Ей не хватало только Мюрье,
язвительное остроумие которого и провансальскую пылкость не могла заменить
флегматичная дружба Лесли.
Неожиданностью для нее было письмо от супериора иезуитов провинции
Толедо, отца Сандовала, доставленное специальным курьером в рясе. Письмо
начиналось обращением: "Благороднейшая и милостивейшая госпожа!" - далее
выражалось восхищение достойным поведением Фани на суде и смиренная
благодарность, в конце шли щедрые благословения. О монахе Эредиа в нем не
было ни слова, как будто бы его личность потонула в вековой пыли ордена.
Несколько дней спустя Фани посетила Мюрье. Она увидела его в камере, за
решеткой; он сидел на кровати, обложившись книгами. Некоторое время Мюрье
притворялся, что поглощен чтением и не замечает ее. Затем как бы случайно
поднял голову и кивнул ей с убийственным равнодушием.
- Жак!.. - дерзко сказала Фани, точно ничего не случилось.
Мюрье опять погрузился в чтение. Фани терпеливо сделала еще несколько