"Димитр Димов. Осужденные души" - читать интересную книгу автора

Насытившийся лев спрашивает у лисицы, не совершил ли он преступления!
Тирания, схватившая за глотку вековую хитрость, предлагает ей сказать
правду! Excelencias![32]Граждане Испании! Какой здравый рассудок, какое
правительство дерзнули бы признать, что при нынешнем положении иезуит
Рикардо Эредиа скажет правду? Да разве он не подумает сначала о своей шкуре,
о той тяжкой ответственности, которую несет он и его орден, виновный в
исторических преступлениях католицизма? Справедливость, Excelencias! Иезуит
Рикардо де Эредиа не должен быть допущен в качестве свидетеля по делу!
По залу волной прокатилось глухое негодование. Коммунисты, анархисты и
верующие горожане из других партий роптали одинаково. Это было уж чересчур!
Этот адвокат явно позволил себе лишнее. Впрочем, кто не знал Карвахала по
его речам в парламенте! Сейчас он словно метнул гранату, начиненную обидами,
не пощадившую никого. Последовало короткое и хмурое совещание судей. Нет,
суд не удовлетворяет требования защиты отвести свидетеля Рикардо Эредиа.
Одновременно председатель сделал строгое замечание Мартинесу-и-Карвахалу за
некорректность по отношению к республиканским властям. Республика полностью
обеспечивает своим гражданам, невзирая на их убеждения, свободу совести.
Утверждать противное было бы провокацией.
Аплодисменты публики заглушили протест Карвахала. Этот инцидент еще
сильнее разжег любопытство в зале. Приближался самый интересный момент
процесса. В ходе разбирательства центральным оказалось одно обстоятельство,
которое никто не мог прояснить до конца, а именно: кто напал первым - Джек
или рабочий? Показания очевидцев противоречили друг другу. Адвокаты обеих
сторон обвиняли свидетелей противника во лжи. Хозяина заведения, кельнера и
обеих горничных в момент драки в помещении не было. Оставался только один
человек, показания которого можно было считать беспристрастными и решающими.
Этим человеком был монах.
Теперь все внимание публики сосредоточилось на нем. Его как лицо
духовного звания освободили от присяги, и он ровным металлическим голосом, с
сухой точностью, словно обвиняя какое-то невидимое зло, описал все
происшествие. Слова его падали в тишине с неумолимой строгостью, с почти
зловещим бесстрастием. Фани почудилось, что, наверное, именно так говорил
сам Торквемада.[34]
Приободрившаяся Фани отважилась посмотреть прежде всего на Джека.
Американец впился в нее глазами, а потом на его лице появилась презрительная
улыбка, точно он хотел сказать: "Сука!.. Я знал, что ты способна на такой
номер. И только затем, чтобы понравиться этому попишке, так ведь?" Она
отважилась посмотреть и на несчастного Мартинеса-и-Карвахала, который застыл
в изумлении, пораженный и подавленный человеческим коварством. Она
посмотрела на ошеломленную Клару, вконец поглупевшую, посмотрела на Мюрье,
совершенно сбитого с толку всем происходящим. Посмотрела, наконец, и на отца
Эредиа - его матовое лицо на миг залилось румянцем, а потом к нему опять
вернулась прежняя аристократическая бледность. Среди общего смятения в зале
одни золотистые отблески в его глазах казались живыми, и Фани опять
почудилось, что между ними установилась знакомая ей молчаливая солидарность,
которую она почувствовала тогда, в придорожном трактире. Для нее этого было
достаточно, большего она и не желала и не ждала в ту минуту.
Процесс закончился в тот же день. Джек Уинки был осужден на шесть
месяцев тюрьмы и денежное возмещение убытков, а Клара и Мюрье получили по
одному месяцу за лжесвидетельство. Что же до Фани, суд признал смягчающие