"Димитр Димов. Осужденные души" - читать интересную книгу автора

монастырей, среди пальм, мимоз и розмаринов. Но потом с полным равнодушием
допустил, что она могла превратиться в истеричную поблекшую девственницу и
наступающий климактерический период окутает ее пеленой тупой животной
апатии. Мерседес! Неужто она его волнует? Какие глупости! Подходя к отелю,
Луис понял, что даже в ореоле юношеских воспоминаний ее образ поблек, стал
карикатурно смешным. И когда он входил в отель, другой образ вдруг овладел
его сознанием: то был призрак пепельно-белокурой женщины с зелеными,
жестокими, усталыми глазами - глазами, в которых вспыхивала адская жажда
морфия. Он прошел прямо в бар и, чтобы отделаться от этого видения, выпил
несколько рюмок подряд.

Фавн Хорп, родилась в Солт-Медоу в 1912 году. Эти данные Луис узнал на
другой день из книги проживающих, любезно предоставленной в его распоряжение
одним из служащих отеля. После этого Луис решил больше ею не интересоваться.
Ее имя нужно было ему только затем, чтобы обезопасить себя, если бы ей вдруг
вздумалось устроить ему неприятности с полицией. Чемоданы с двойным дном он
еще с утра на всякий случай переправил к дону Индалесио, который оставил его
обедать. Утомленный праздной болтовней брата о необходимости реставрации
монархии и скучными семейными анекдотами, Луис вернулся в отель в самое
жаркое время дня и лег спать.
Проснулся он около пяти и сошел в бар выпить кофе. У него был билет на
бой быков, но он отказался от этого зрелища, потому что в бар вошла Фани
Хоры.
Столики пустовали. Постояльцы все еще отлеживались в своих комнатах
либо пили кофе в холле; кельнеры в ожидании вечернего наплыва лениво
перешептывались. Дым послеобеденных сигар уже рассеялся, и в зале было
прохладно и приятно. Но Фани, вероятно, стало не по себе при мысли, что
скоро зал заполнится людьми, потому что она тревожно посмотрела на свои
часы, а потом огляделась вокруг устало и безнадежно, как преследуемое
животное, которому негде укрыться. Она была в красивом сером костюме, и его
элегантный покрой до некоторой степени скрадывал ту небрежность, которой
дышало все остальное в ее внешности. Волосы ее висели прядями, а пустые,
блуждающие глаза делали изжелта-бледное лицо совсем бескровным и призрачным,
точно это было лицо со старинного портрета, поблекшего от пыли, сырости и
времени, портрета, который так обветшал, что вот-вот рассыплется сам собой,
подобно тем фрескам, разрушение которых не может остановить и самая искусная
техника.
Она направилась к столику в дальнем конце зала, словно хотела забиться
в угол, чтобы спрятаться от людей, и, пока она шла, Луис заметил, что это
несчастное создание движется с огромным усилием, пошатываясь и хватаясь за
стулья, как боксер, поднявшийся после нокаута, или как пьяный, каждое
мгновение рискующий грохнуться на пол. Добравшись до углового столика, она
опустилась на стул и хриплым голосом заказала кофе. Потом так же глухо
попросила, чтобы кофе сварили двойной, а кельнер ответил звонким испанским:
"Si, senora",[9] и жизнерадостность его голоса составила поразительный
контраст с теми звуками, которые исходили из ее подточенного морфием
организма. И только тут, сопоставив ее походку и внешность с тем, что он уже
знал о ней, Луис понял, что она напилась, мертвецки напилась, чтобы
алкоголем заглушить сжигавшую ее жажду морфия.
Вероятно, она вышла сразу после обеда, чтобы обойти все подозрительные