"Сергей Диковский. Погоня" - читать интересную книгу автора

остановили противника и несколько обойм, выпущенных на бегу в воздух. Не
замедляя движения, нарушитель вытянул слишком длинную руку, и пограничники
услышали слабый звук, похожий на треск раздираемой парусины.
- Кусаешься? - сказал Гусятников задыхаясь. - Кусаешься?.. Ну, стой!
Он сел на кочку и быстро снял сапоги.
Молодой боец смотрел на Гусятникова с сожалением. Он знал, как
невыносимы бывают порой сбившиеся портянки. И все-таки недоумевал: неужели
Гусятников не мог потерпеть?
- Уйдет ведь, - пробормотал он с отчаянием. - Перемотал бы после... Эх,
уходит!..
Гусятников встал и расстегнул крючок шинели. Ничего, кроме косогора,
кроме кустов, где чернело пальто нарушителя, не замечал он теперь.
- Кусаешься, - повторил пулеметчик с какой-то веселой яростью в голосе.
- На, держи!
Он бросил сапоги на землю и побежал босиком. Портянки отлетели при
первых шагах. Ноги его горели. Тонкие ледяные корки лопались под голыми
пятками. Впрочем, вряд ли Гусятников, разуваясь, думал о холоде. Сапоги
связывали ноги. Сила уходила в сапоги. Гусятников сбросил их почти
машинально, как расстегивают во время работы ворот рубахи.
Теперь расстояние сокращалось. Четыре раза поднимал Гусятников наган, и
четыре раза в ответ разгрызал обойму маузер. Красноармеец отстал, быть
может, выдохся или сбился со следа. Теперь они были одни среди обгорелых
пней и тощих побегов.
Они уже не бежали. Никакими усилиями нельзя было заставить ноги
передвигаться быстрее. Кровь со страшной силой гудела у Гусятникова в
висках. Он оглох от бешеных толчков сердца. Воздух вдруг стал густ. Горло
принимало его только, как воду, глотками.
Очевидно, нарушитель чувствовал себя не лучше, потому что оба они упали
в снег одновременно, точно сговорившись заранее.
Распластавшись на снегу, Гусятников молча смотрел на противника. Это
был плотный человек с обкуренными рыжими усами и наглым лицом. Гусятников
уже раскрыл рот, чтобы еще раз окликнуть нарушителя, но тот вдруг негромко
сказал:
- Босой!.. Эй, босой! Смотри, окалечу!
- Врешь, - сказал Гусятников, задыхаясь. - Я тебя достигну.
Он поднял револьвер, но, вспомнив, что в барабане остался только один
нерасстрелянный патрон, придержал палец на спусковом крючке.
- Может, столкуемся? - спросил усатый сквозь зубы.
- Может, и так, - ответил Гусятников, выползая вперед.
Это был странный разговор - вполголоса, в пустом поле, под
аккомпанемент ветра. Разговор рослого, сильного человека в теплых бурках с
босым, коченеющим красноармейцем, единственным козырем которого был
патрон. С каждой фразой босой подвигался вперед, и ровно на столько же
отступал человек в теплых бурках.
Так, наступая и пятясь, сдирая снежную корку коленями и руками, они
продолжали состязание в выдержке, молчаливым арбитром которого был мороз.
Ветер унес тепло, накопленное в беге. Гусятников мерз жестоко. Он давно
перестал ощущать пальцы, погруженные в сухую снежную пыль. Теперь начинали
коченеть руки. Это отлично видел усатый. Он обливал противника потоками
матерщины, издевался над побелевшими ногами и попытками отогреть руки о