"Сергей Диковский. Товарищ начальник" - читать интересную книгу автора

барнаульским кузнецом Федором Грызловым! Чем ближе к увольнению, тем
упрямее, жестче становился кузнец. Он давно списался с товарищами по цеху,
знал уже, что потянет на поковках не менее двухсот рублей в месяц и
получит комнату в новом доме. Грызлов только и ждал часа, когда можно
будет поднять на плечо свой фанерный чемоданишко. В канцелярии он
присаживался на краешек стула, как человек, готовый сняться и идти дальше,
и в глазах кузнеца, в односложных ответах начальник угадывал решение,
которое ничем не опрокинуть.
Начальник говорил ему, что "в такое время никак уходить нельзя", что
сверхсрочники - костяк армии, ссылался на наркома, на товарищей,
оставшихся в тайге нести четвертый год пограничной вахты. Все было
напрасно. Лучшие слова падали, как неудачные удары по лозе.
У Грызлова были свои доводы. Чего уж таиться - молодняк приходит каждый
год, его не переждешь, а "такое время" на границе всегда; он уже отслужил
свои три года, и вообще хочется пожить "как следует".
Последний разговор вышел совсем коротким. Грызлов выслушал начальника и
спросил, еле шевеля губами:
- Это что ж, товарищ начальник, совет или так... агитация?
- А вы как думаете? - спросил начальник. - Вы член партии? Так?
- Ну, так...
- Надо подумать... Еще подумать, товарищ Грызлов.
Грызлов тер ладонями колени. Ничего, кроме нетерпения, не выражало лицо
первого конника заставы. Он встал, одергивая сзади гимнастерку.
- Разрешите идти, товарищ начальник.
- Ну, так как же?
- Разрешите идти...
- Идите, товарищ Грызлов.
Наконец, сундучок был вытащен из-под койки, перехвачен веревкой.
Подписанный литер лег в карман. Оставалось только, по замыслу командира и
партячейки, передать молодняку винтовку, коня и клинок.
Утром после проверки выстроились вдоль казармы. Увольняющиеся держали
перед фронтом коней. Думали, будет торжественно, но не вышло. С неба
неожиданно начала труситься на рыхлый снег водяная пыль, лозунг на красном
коленкоре раскис. Шинели потемнели... Не вышла и речь Грызлова, которую он
собирался сказать от имени уходящих. Все было подобрано по порядку -
рапорт о службе, обещание вернуться по первому зову, наказ молодым бойцам
об оружии. Даже записка на всякий случай лежала за обшлагом шинели.
А тут сразу вылетели из головы слова о пядях земли, наказ,
замечательная, поддающая жару концовка... Трудно было говорить:
шоколадная, легкая на ногу кобылка дергала из рук поводок, тянулась к
ладони теплыми, вздрагивающими губами... К тому же слишком подобранный
винтовочный ремень резал плечо. И вышло так, что вместо задуманной
концовки Грызлов заметил совсем несуразно:
- Ну, так смотри почаще... Чуть что - она засекается... С тебя
спросят...
- Знаю, - ответил первогодник. - А сколько ей лет?
- Шестой, - хмуро сказал Грызлов. - На, держи-держи...
И, побагровев, стал снимать через голову трехлинейку.
Первогодок был толстогубый, сырой. Новая шинель пузырилась у него на
груди, яркий ремень лежал поверх хлястика. Торопливо и неловко, спотыкаясь