"Сергей Диковский. Товарищ начальник" - читать интересную книгу автора

предметов: выхоленный, зеркально-ясный маузер, японский карабин, граненый
винчестер, трехлинейку с изрубленным прикладом, потерявший воронь наган,
клинок простой, клинок кавказского образца и клинок персидский, матовое
серебро которого как старческая чистая седина. Книг же не перечесть, не
забыть, не выбросить. Пересекая всю страну с запада на восток, Гордов не
хочет расставаться ни с ленинским шеститомником, ни даже с Коваленко. Он
пересылает свое богатство почтой, заботливо обшивая посылки старыми
гимнастерками, приторачивает к седлу коня, возит с оказиями и копит, копит
книги, как скряга, урывая деньги от скромных получек.
Как красив боец на парадных рисунках! Вот он стоит у полосатого столба
в шлеме, застегнутом под мужественным подбородком! Его шея вывернута в
неестественной гордости. Брови нахмурены. Одна рука эффектно и неловко
сжала винтовку, другая застыла у козырька.
Полосатый столб - значит граница. Гармонь, зубы ярче рекламы
"хлородонта" - значит отдых. Стоит отштампованный боец у полосатого
столба, стоит или играет из года в год.
А за тысячи километров, в тайге, ни столба, ни доски. Овраг, ветер,
мороз. Лежат двое бойцов в снегу. Шлемы подобраны, хотя мороз за двадцать
градусов. Пусть уши мерзнут, но слышат тайгу. Пусть пальцы прилипают к
скобе, но чувствуют спуск. Рядом пройдешь - не заметишь белых
маскировочных халатов, не услышишь осторожного шепота.
А в казарме гармоника дожидается вечера. Там сейчас храп и бормотанье.
Днем спят? Конечно, спят... И днем и ночью... Круглые сутки... Только что
вернулся наряд, гнавший всю ночь нарушителей. Вернулся, расправил
по-уставному промокшие портянки, сложил гимнастерки и теперь спит. За
дверями же, в углу, где бревенчатых стен не видно, за плакатами,
вполголоса говорит начальник:
- Вот так здорово, товарищ Семушкин! Двадцать миллионов центнеров
рыбы... А ну, вспомните вы, товарищ Величко...
И вспоминают камчатскую сельдь, и сетеснастный комбинат в Хабаровске, и
биби-эйбатскую нефть, что течет уже во второй пятилетке, и слова
наркома...
Что такое три кубика на зеленых петлицах? В Москве, пожалуй, никто не
обратит внимания на командира в чистой, но видавшей дожди и солнце
гимнастерке. Ничего примечательного. У него спокойный глуховатый голос,
взгляд немного тяжелый, щупающий собеседника на мушку, неторопливые темные
руки и широкая, мерная походка. Так ходят люди, привыкшие к чертовскому
бездорожью.
Командир как командир, каких много в армии. Сдержанный, корректный,
точный... Может быть, комроты, может быть, политрук. Он так же неприметен,
как заметка, втиснутая на последнюю газетную полосу: "Харбинская
белогвардейщина продолжает провокации. В ночь на... банда в составе
пятнадцати человек перешла границу и была своевременно ликвидирована
пограничниками Н-ской заставы".
Нелегко носить три кубика на зеленых петлицах.
Нужно держать в голове банду, показавшую нос на правом фланге, и бойца
Семушкина, который перед каждым политзанятием смазывает медом белесые
ресницы. Помнить о зачетных стрельбах и не забывать ремонта бани. А конь,
оступившийся вчера в болоте?
Сколько терпеливых, осторожных бесед с глазу на глаз было проведено с