"Сергей Диковский. На маяке" - читать интересную книгу автора

рассыпаны спички. Видимо, еще днем, почувствовав себя дурно, дядя Костя
пытался зажечь фонарь... А может быть, и зажег, но не смог закрыть
ветровое стекло...
Смерть пошутила над дядей Костей, изуродовав усмешкой его доброе лицо.
Брови старика были высоко вскинуты, один глаз прищурен, рот широко
растянут. Казалось, он вот-вот зашевелится и просипит: "Пойду, братки,
поморгаю японскому богу".
Я наклонился к старику и снова почувствовал дурной, едкий запах. Пятна
высохшей рвоты виднелись на бушлате и железном настиле.
Обеими руками смотритель держался за ворот. Пуговица была вырвана с
мясом и лежала поблизости. Я сунул ее в карман.
Кровь толкала в голову - мне было жарко. После ледяной ванны и возни с
мотористом я соображал очень туго. Убиты? Когда, с какой целью? И ни одной
царапины... Удушены? Кем? Ерунда.
Я спустился в пристройку, где хранились запасные горелки, флаги,
ракеты, и раскрыл вахтенный журнал на 14 сентября.
"...6 часов. Ясно. Ветер три балла. В четырех милях прошел китобоец.
Курс - норд.
...11 часов. Ясно. Две японские шхуны. Название не установлено. Курс -
зюйд-ост..."
Угловатым стариковским почерком, похожим на запись сейсмографа, было
отмечено все, что видел-дядя Костя в тот день.
Танкер... Кавасаки... Снабженец. Опять китобоец. Никаких
происшествий... И, только взглянув вниз, в правый угол, куда заносят все,
что относится к корабельному распорядку, я увидел запись:
"2 час. пополудни. Обед обыкновенный. Гречн. каша, две банки рыбн.
конс. Урюк. 2 час. 50 мин. приступлено к текущим работам, как то: окраска
станины ветряка, расчистка двора.
3 час. Младший фонарщик Довгалев Алексей лег на койку, сказавшись
больным. Резь в желудке. Рвота. Есть подозрение в части рыбн. конс.
Приняты меры. Сознание ясное.
3 час. 30 мин. Те же признаки в отношении начальника маяка. Жалобы на
огонь в желудке. Рвота. У Довгалева А.Н. судороги, пена. Сознание ясное.
3 час. 47 мин. Потемнение в глазах. Синюха конечностей. Будучи спрошен
о самочувствии, ответил: "Рано хоронишь... не вижу огня". После чего
признаков не обнаружено".
Слово "признаков" было зачеркнуто, а сверху аккуратно написано:
"пульса".
Дальше я не читал. Мне почудилось, будто вместе с туманом к острову
приплыл пароходный гудок. Он звучал, нетерпеливо, хрипло, ритмично. Или то
жужжал, резонируя в башенке, часовой механизм?..
Маяк был мертв. Слепым, тусклым глазом он смотрел в темноту.
"Две вспышки на пятой секунде..." Я помнил только одно: огонь!
Но легче было зажечь бревно под дождем, чем огромную лампу с какими-то
странными колпачками вместо горелок. Оплетенная медными трубками,
неприступная и холодная, она отражала всеми зеркалами только свет спички.
Из краников на руки брызгал не то керосин, не то смазка.
А гудок ревел все настойчивей, все тревожней... Огонь!
Теперь я уже различал иллюминаторы пароходов, выходивших из-за мыса
Зеленого. Временами туман расходился, тогда открывались мерцающие цепи