"Элисео Диего. Дивертисменты " - читать интересную книгу автора

кузена Элисео, висящий на стене около выступа, напоминающего башню (на месте
бывшего здесь потайного хода, о котором говорили: "Сегодня мы наверняка
отыщем его, это уж точно", и так день за днем, хотя так и не отыскали его
никогда) - там была еще дверца, синяя, как в Большой Пизанской Башне.
В старомодной матросской шапочке, черной и без надписи, спиной к серому
простору моря и ветра, в тумане, сотканном из тончайших металлических
волокон (знать бы, откуда он взялся), так далеко от родной реки
Альмендарес*, маячит фигура моего кузена. В то время (в какое?) нам было
хорошо известно, что это сделанный по заказу портрет. Песок, море и воздух
были одним живописным полотном, лодка - другим, а стоявшая впереди фигура
моего кузена завершала композицию портрета, с бесспорной мастеровитостью
выполненного мосье Хуаном, фотографом. В те поры мы знали, где начало и где
конец грезы.
______________
* Альмендарес - река в Гаване.

Да вот только судите сами: дом пуст, никто в нем не живет, разве что
темнота. В те поры его переполняли тысячи звуков, тысячи отблесков,
сходившихся в этом месте свидетельством того, что все здесь бодрствуют,
глаза у всех открыты, переполнены светом грез. А сейчас здесь, наоборот,
царит лишь темное безмолвие, в котором мы молча беседуем - образ и я, ты,
образ, и я, взывающий в этом одиноком, покинутом всеми уголке к тем, кто
начеку, к тем, кто жив, кто не спит, но грезит. Что это - слышатся шаги?
Кто-то находился все это время у дверей. И вот сейчас слышны его легкие,
вкрадчивые шаги. Позвольте сказать вам, откуда они доносятся - от входа: по
белому мраморному полу они скользят между темной мебелью, между двумя
бесконечными дорогами зеркал. Я утверждаю: по другую сторону двери есть
коридор, кто-то приблизился к этому месту, чтобы поговорить со мной, кто-то
пришел со мной повидаться.
Вот он уже в двери - смотрите. Этот мальчик - я, в дверях я, мальчик, и
мне шесть лет. Вот он - мой костюмчик шестилетнего, вот она - моя шапка
шестилетнего, вот оно - мое тело шестилетнего, вот она - моя кровь и плоть
шестилетнего. Мне бы уйти, мне бы убежать отсюда - не должны мы встречаться
лицом к лицу.
Разве не я взываю, разве не я кричу? И вот я, взывающий, прижимаю свое
огромное ухо к двери, сверлю своими огромными глазами дверь - силюсь понять,
что происходит.

Мальчик стоит перед портретом. Руки за спиной - стоит перед портретом и
глядит на него. В другие времена он всегда глядел на него с почтительностью.
(Я хотел бы стереть эту фразу "в другие времена", потому что их у меня нет,
но она уже написана, и я не в силах стереть ее, даже если стану толкать
буквы кулаками, как я это пытаюсь делать.) В другие времена я всегда глядел
на него с удивлением - на этого мальчика, приплывшего по морю в столь
пустынное место на своей лодке - от туманного горизонта к этому пустынному
месту, по морю от своего дома к этому пустынному месту, - и отсюда с видом
первооткрывателя, победителя, он говорил родителям в их доме: "Видите,
родители, вот он я на открытом мною острове".
Вошедший оглядывается, и вокруг него одна только тишина. За каждой
дверью отверзается пропасть, за каждой - колодец, мрак, о чем он не ведает,