"Чарльз Диккенс. Сев" - читать интересную книгу автора

например, сегодня мистер Чадомор объяснял нам про натуральное процветание.
- Должно быть, национальное, - заметила Луиза.
- Да, верно. А разве это не одно и то же? - робко спросила Сесси.
- Лучше говори "национальное", раз он так сказал, - уклончиво отвечала
Луиза.
- Ну хорошо, - национальное процветание. И он сказал: пусть этот класс
будет нацией. И у этой нации имеется пятьдесят миллионов фунтов стерлингов.
Разве это не процветающая нация? Ученица номер двадцать, отвечай: процветает
ли эта нация, и обеспечено ли тебе благосостояние?
- А как ты ответила? - спросила Луиза.
- Вот то-то, мисс Луиза, - я ответила, что не знаю. Откуда же мне
знать, процветает эта нация или нет, и обеспечено ли мне благосостояние, раз
я не знаю, чьи это деньги и принадлежит ли мне сколько-нибудь из них? Но
оказалось, что это совсем ни при чем. В цифрах об этом нет ничего,
всхлипнула Сесси, вытирая слезы.
- Это была грубая ошибка, - заметила Луиза.
- Да, мисс Луиза, теперь-то я поняла. Тогда мистер Чадомор сказал, что
он задаст мне еще один вопрос: предположим, что наш класс - огромный город,
и в нем миллион жителей, и за год только двадцать пять человек из них
умирают от голода на улицах. Что ты можешь сказать о таком соотношении? И я
сказала - ничего другого я придумать не могла, - что, по-моему, тем, кто
голодает, вероятно ничуть не легче оттого, что других, неголодающих, целый
миллион - хоть бы и миллион миллионов. И это тоже было неверно.
- Разумеется, неверно.
- Тогда мистер Чадомор сказал, что задаст мне еще один вопрос. И он
сказал - вот казуистика...
- Статистика, - поправила Луиза.
- Верно, мисс Луиза, я всегда путаю ее с казуистикой, это еще одна моя
ошибка. Вот статистика несчастных случаев на море. И вот я вижу (это говорит
мистер Чадомор), что в течение определенного времени сто тысяч человек
пустились в дальнее плавание, и только пятьсот из них утонули или сгорели
живьем. Сколько это составляет процентов? И я сказала, - тут Сесси,
сознаваясь в своей вопиющей ошибке, залилась горючими слезами, - я сказала
нисколько.
- Нисколько, Сесси?
- Нисколько, мисс. Ведь это ничего не составляет для родных и друзей
погибших. Нет, я никогда не выучусь. А хуже всего то, что хотя бедный мой
папа так хотел, чтобы я училась, и я очень стараюсь учиться, потому что он
этого хотел, а как раз ученье-то мне не по душе.
Луиза молча смотрела на темную хорошенькую головку, виновато склоненную
перед ней, пока Сесси не подняла на нее глаза. Тогда она спросила:
- Твой отец, Сесси, сам был очень ученый и потому хотел, чтобы и тебя
хорошо учили?
Сесси медлила с ответом, и лицо ее выражало столь явное опасение, как
бы не нарушить запрет, что Луиза поспешила добавить:
- Никто нас не услышит; а если бы и услышал, что может быть дурного в
таком невинном вопросе?
- Нет, мисс Луиза, - сказала Сесси, ободренная словами Луизы, и
покачала головой. - Мой папа совсем неученый. Он едва умеет писать, и редко
кто может прочесть то, что он пишет. Я-то могу, конечно.