"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

потреблять плоды земные (лат.).}, лекцию обо всем вообще. Эта гнусная тварь,
которая шатается по низкопробным кабакам, облаченная в лохмотья, так давно
утратившие черный цвет, словно они никогда и не были черными, еще более
своекорыстна и нагла, чем даже дикий бродяга. У самого бедного мальчика он
ухитрится вытянуть фартинг, а потом пнет его ногой. Он бы встал, если б
надеялся на какую-нибудь выгоду, между младенцем и материнской грудью. Этот
бессердечный негодяй будет заливаться пьяными слезами, утверждая, что он
выше других, но это как раз и ставит его ниже всех, с кем он водит компанию;
он портит своим видом летнюю дорогу, шатаясь меж окаймляющих проселок пышных
зарослей, и, кажется, даже дикий вьюнок, розы и шиповник сникают, когда он
проходит мимо, и не сразу могут оправиться от порчи, которую он оставил в
воздухе.
Молодые парни, которые идут пешком по дороге компанией человек по пять
или шесть зараз, - башмаки у них закинуты за плечо, жалкие узелки засунуты
под мышку, палки недавно срезаны в придорожном лесу, - нельзя сказать, чтобы
слишком располагали к себе, но все же не так неприятны. У них существует
некое бродяжное братство. Они знакомятся друг с другом на привалах и дальше
отправляются вместе. Они идут быстрым и мерным шагом, хотя при этом обычно
прихрамывают, а кому-нибудь одному из этой компании трудно угнаться за
остальными. Чаще всего они говорят о лошадях и о всяких других средствах
передвижения, только не о ходьбе, или же один из них рассказывает о недавних
дорожных приключениях, которые непременно состоят в каком-нибудь
столкновении или ссоре. Вот, например: "Стою я, значит, на рынке, возле
колодца, и все бы хорошо, да подходит приходский надзиратель и говорит:
"Нечего здесь стоять". - "А почему бы это?" - говорю. "Здесь в городе нельзя
попрошайничать", - говорит. "А кто это попрошайничает?" - говорю. "Ты", -
говорит. "А вы видели, как я попрошайничал? Вы что, видели?" - говорю.
"Тогда, значит, говорит, ты бродяга". - "А лучше быть бродягой, чем
приходским надзирателем", - говорю. (Компания шумно выражает свое
одобрение.) "Будто бы?" - говорит. "Спору нет!" - говорю. "Ну, говорит, все
равно убирайся из города!" - "А пошел он к чертям, ваш городишко, говорю.
Охота была здесь оставаться! И чего это только ваш грязный городишко торчит
на дороге и у всех под ногами путается? Взяли бы вы лопату и тачку да убрали
бы свой городишко с проезжей дороги!" (Компания выражает самое шумное
одобрение, на какое способна, и, громко смеясь, спускается с холма.)
Затем есть еще бродячие ремесленники. Где только вы их не встретите
летней порой! По всей Англии, где только поет жаворонок, зреет зерно, машет
крыльями мельница и струится река, всюду они, в свете дня и в сумрачный час
- лудильщики, мебельщики, зонтовщики, часовщики, точильщики. Принадлежи мы к
этому сословию, как хорошо было бы идти по Кенту, Сассексу и Сэррею и точить
ножи! Первые шесть недель или около того искры, вылетающие из-под нашего
точильного камня, горели бы алым пламенем на фоне зеленой пшеницы и зеленой
листвы. Немного спустя они бы пожелтели на фоне зрелых хлебов и оставались
такими до тех пор, пока мы не добрались бы до свежевспаханной черной земли и
они снова не стали огненно-красными. К этому времени мы проточили бы свой
путь к утесам на морском берегу и гудение нашего точильного круга потерялось
бы в рокоте волн. А потом наши новые искры оттенило бы великолепие красок
осенних лесов, и к тому времени мы проточили бы свой путь к вересковым
равнинам между Райгетом и Кройденом, славно подзаработав по пути, и в
прозрачном морозном воздухе наши искры казались бы маленьким фейерверком,